для диалога.
— Вот как?
— Да, именно так. Сейчас диалог возможен лишь в том случае, если вы вынете икону из оклада, расколете ее пополам вдоль доски и отдадите мне правую половину, послав вперед Дмитрия Баринова в качестве гонца… Оклад можете оставить себе.
— Вы позволите мне подумать? — Сарториус потер щетинистый подбородок.
— Десять минут. И еще пятнадцать минут буду ждать появления Дмитрия с правой половиной иконы.
Я украдкой подсветил шкалу часов: 13.05. Стало быть, срок на раздумья и подготовку к диалогу дан ровно до открытия Большого Прохода!
Стоп! Если «Black Box» мог на какое-то время завладеть Сарториусом, то не проделал ли он того же с Воронцовым? То, что он заявляет о соглашении с Чудом-юдом и требует расколоть икону, — несомненно это подтверждает. Но только Воронцов знает — или надо уже говорить «знал»?! — что надо делать, чтоб предотвратить Конец Света… Неужели теперь остается только один выбор: уйти с Чудом-юдом под власть «черных» (которые, кстати, могут и надуть по всем статьям!) или сгореть в огне «мирового пожара» (вот это мне, как ни странно, представлялось абсолютно гарантированным)?
— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Сорокин.
— Это «Black Box», — пробормотал я, слегка опасаясь, что после этого у меня язык отсохнет или сердце остановится. — Он работает за фон Воронцоффа. А пока вы были в отключке — работал за вас.
— А почему теперь не работает за меня? — Сарториус задал вполне резонный вопрос, а у меня на него был вполне дурацкий ответ:
— Потому что я вас перекрестил…
— Сим победита, — произнес Сорокин с нескрываемой иронией, но, как мне показалось, в глазах его мелькнуло нечто похожее на страх. Я думаю, что для такого закоренелого атеиста, как он, переварить все это было куда труднее, чем для меня. Хотя в сугубо дьявольском происхождении «черного ящика» я и сам еще был не очень уверен.
Но тут впереди — то есть внизу — там, где находились Гребешок и Луза, послышалась какая-то возня.
— Туда! — рявкнул Сарториус, и я как подхлестнутый ринулся вниз, держа палец на спусковом крючке. Уже пробежав вниз один виток, я услышал короткую очередь из «калаша» и чей-то вскрик.
На площадке горизонта 60 обнаружились живые и невредимые Луза с Гребешком. А у распахнутой настежь двери кабельного туннеля навзничь, с неестественно подвернутой ногой лежал «джикей» с пятью дырками в груди. Броник с полутора метров пули 5,45 успешно прошибли, затем, потеряв скорость, тюкнулись в наспинную пластину и, отскочив внутрь тела, еще маленько погуляли… На стальном полу площадки уже расплылась черно-бурая лужа.
— Поторопился он, — немного лязгая зубами, пробормотал Гребешок. — Лузу пропустил, а меня не заметил.
— Повезло… — произнес я неуверенно, и в ту же секунду несколько выстрелов и очередей из бесшумного автомата послышались наверху, над нами. Истерически закричала Вера, сорванным голосишком заверещал ребенок.
— В рот твою дышло! — заорал Сорокин. — Этого я и боялся! Наверх!
Сам Сарториус, конечно, быстро бежать не мог, а Луза был тяжеловат для беготни вверх по винтовой лестнице. Поэтому мы с Гребешком обогнали их и выскочили на площадку горизонта 54 первыми. Здесь картинка была совсем иная, безотрадная…
Они успели раньше. Никто из тех, кто находился на площадке, не смог рассказать нам о том, как развивались события. Можно было только догадываться, как тут все произошло. «Джикеи», организовавшие засаду на горизонте 54, не поспешили. Они точно выбрали время, когда Элен повернулась спиной к двери, и расстреляли ее в упор. Клык ответить не мог, у него одна рука была в лубке, а на второй прикован «дипломат». Его тоже убили в упор — пуля попала прямо в лицо. А безоружная Вера с ребенком на руках могла только кричать. Скорее всего, гадов было двое, и они точно знали за чем шли — за «Богородицей». Кто-то из них пытался вырвать из рук Клыка «дипломат», как видно, не заметив цепочку и браслет. На это он истратил пару минут, потом пытался взломать кейс и на этом тоже потерял время. А мы с Гребешком были уже близко, топали по гулким стальным ступеням, могли вот-вот выскочить из-за поворота и нашпиговать свинцом эту суку. Поэтому подлюки решили взять то, что было проще, — сцапали Верку с ребенком и утащили их в кабельный туннель.
Клыка я, можно считать, не знал, и хотя догадываюсь, что парень он был по жизни не сахарный, раз сидел по 146-й и имел «вышку» по 102-й, все-таки был мужик ничего. Поэтому, увидев его с дырой во лбу, я почувствовал, как что-то в сердце „кнуло.
Насчет Клыка я сразу все понял — от таких сквозных в голову не выживают. К тому же он лежал вверх лицом, оскалив зубы, с остекленелыми глазищами, в которых не было страха — только ненависть и ярость неуемная. Как у настоящего волка, налетевшего на свою картечь в отчаянном прыжке. Он этой смерти два года ждал — и вот достала все-таки…
А вот насчет Элен я сначала и не подумал. Поверить не мог. Потому что она лежала ничком, вниз головой, распростершись на стальных ступеньках. Тяжелый броневой шлем с забралом скатился куда-то под поручни лестницы — видно, подбородочный ремень расстегнула. Золотистые волосы, столько раз мною целованные и глаженные, тихо шевелились какими-то сквозняками, гулявшими по шахте, и создавали иллюзию жизни. Крови почти не было — вся внутри осталась,
— и мне показалось, будто она только ранена, может, даже нетяжело. И только когда перевернул, понял — это все.
Мне можно было полгода говорить — нет, это не Хавронья Премудрая, это только ее оболочка, где жила и без того уже потерявшая одну жизнь Танечка Кармелюк, хладнокровная боевичка-киллерша, которая убила больше людей, чем Чикатило. Мне можно было тысячу раз утешиться тем, что та, настоящая, на две трети, правда, сидит сейчас в лаборатории Чуда-юда и выполняет его задания вместе с точно такой же, как эта, только живой женщиной с родинкой на шее — единственным различием сестер Чебаковых… Но это все было в пользу бедных. Горечь, боль, ярость — все забурлило, когда я увидел мертвыми и неподвижными те серо-голубые глаза, которые столько раз согревали мне душу.
Я смахнул слезу рукавом «джикейского» комбеза, оттянул затвор подствольника «М-203» и вставил в вырез гранату объемного взрыва. Отпихнув растерянного Гребешка, я решительно шагнул к двери кабельного туннеля с белыми цифрами 54. Месть!!! Эти гады еще недалеко убежали — дам им вдогон из подствольника и поджарю огненным валом, который пройдется по этой узкой бетонной трубе. В головешки их, паскуд! В головешки!
— Стой! — осадил меня слабый, почти старческий голос Сорокина. — Нельзя — там Вера с Юркой… Остынь. Я остановился.
— Остынь, — еще раз произнес Сарториус. — Нам вниз надо, с иконой. Присматривайте за дверью.
Он достал из кармана ключики от кейса, кряхтя, как старик, нагнулся над мертвым Клыком, набрал код, вставил ключи в скважины, повернул…
Я не смотрел, только слушал. Мои глаза так и впились в стальную дверь с номером 54. Ту, откуда пришла смерть. Черта с два я остыл и успокоился! Я молил и Бога, и черта, чтоб еще раз оттуда высунулась хоть одна черная гадина. Весь магазин вогнал бы! До последней пульки!
А Сорокин при помощи Гребешка расстегнул камуфляжку, потом броник и пристроил икону поверх майки, прижав к телу ремнями бронежилета.
— Теперь ты сзади пойдешь, — сказал Сергей Николаевич. — Учти, они тебе на мозги будут капать. Не горячись…
Это было то, что нужно. По крайней мере мне. Я почему-то думал, что те, кого мне так хотелось достать, пойдут за нами по пятам. Чтоб снова подловить.
Но они не торопились. Потому что за них теперь было все. И Чудо-юдо, и «Black Box», и заложники, и время… Самое главное — время. На часах было уже 13.15. Через четверть часа начнется…
