сигнала, что, сломав у нарт тормоз и вырвав стальной якорь, поволокли упирающегося каюра по снегу — хорошо Елена, вовремя бросившись на вожака, остановила упряжку. Собак вернули, успокоили, но лишь до отмашки судьи, когда они с удвоенной силой бросились вперед, словно подтверждая недавние слова своего хозяина:
— Первые наши собаки были, что называется, из-под боя и бежали километров 12-14 в час, — говорил тогда Сергей. — Их потомки стартуют сегодня почти вдвое быстрее. Гонщики, видевшие нас в прошлом году во Франции, удивляются, как мы прибавили в скорости...
Я спустился на лед. Упряжки делали восьмикилометровый круг по заливу и возвращались к месту старта. Когда на горизонте появилась черная точка, я вообразил, что нахожусь в тундре: прищурился — точка растянулась в ниточку, ниточка распалась на звенья... «Волчья стая!» — екнуло сердце.
Я протер слезящиеся глаза: волчья стая превратилась в упряжку итальянца Додо Перри — прошлогоднего чемпиона Европы и абсолютного победителя «Московии-96». Его хаски, не снижая скорости, деловито трусили к финишу, и сам Додо, ничуть не менее сосредоточенный, сверкнул солнцезащитными очками и промчался мимо.
Больше волчьих стай я не видел. Были высунутые собачьи языки, скрипящие полозья нарт и яростные междометия на каюро-собачьем диалекте. И вдруг — «Don't worry» — услышал я спокойный женский голос. Это Элизабет Паскинуччи успокаивала своего англоязычного вожака. Еще недавно молодая итальянка работала в паре с Додо, но на «Московии» выступила самостоятельно — и выиграла (в короткой категории), обогнав Сергея Понюхина по сумме этапов всего на несколько минут. Что ж, аляскинские хаски пока опережают своих предков — камчатских ездовых...
Над заливом безмятежно сияло солнце. Упряжки завершали последние, самые спокойные километры гонки. Все уже было позади. Но что? Что вместилось в те одиннадцать дней между символическим стартом в Битце и столь же символическим финишем в Санкт-Петербурге?
Можайск — Гагарин — Ржев... Первые этапы, первые проблемы. Наверное, маленьким «открытием» стало для Сержа Мореля то, что фирменные снегоходы, специально доставленные из Франции, недостаточно хорошо утрамбовывают пышный российский снег. «Два-три отечественных «Бурана» обеспечили бы гонке идеальную трассу», — считает Понюхин. Претензии камчатского каюра стали для французских организаторов гонки еще одним неприятным сюрпризом.
— По-моему, они думали, что в России нет людей, знающих, как должны проводиться международные гонки, — говорил Сергей. — И вдруг я начинаю заявлять им протесты: почему не вывешиваются протоколы прошедших этапов, стартовые листы будущих... Сразу исправились.
Впрочем, к российской стороне у въедливого каюра претензий набралось не меньше.
— Официальные приглашения на гонку разослали слишком поздно. Мы с Еленой узнали обо всем случайно и чудом успели... А с Чукотки так никто и не приехал. И вообще: многое можно было устроить иначе, — не скрывал горечи Понюхин. — Видели бы вы, как возмущались мэры малых городов, когда караван шел мимо: почему не остановились, не сделали этап? Был бы праздник и для гонщиков, и для жителей — с пирогами, блинами, банями — праздник, к которому люди бы месяц готовились, а потом год вспоминали...
Ржев — Селижарово — верхневолжские озера: Волго, Пено. Стерж... Много ли россиян бывало в этих исконно русских местах, да еще в разгар зимы? Французы, итальянцы, бельгийцы и другие участники «Московии», не смутившиеся отсутствием у гонки призового фонда, там побывали. Скандинавы, американцы, канадцы этих красот не увидели, но, как говорится, присматриваются. «Привлекательность гонки определяется не только деньгами», — полагает Понюхин. И он, по-видимому, прав. С каким восторгом один из швейцарских гонщиков рассказывал мне, как гнал упряжку через озеро. Как клубился над снегом морозный туман, как погружалось в него красное закатное солнце, и какое при этом непередаваемое чувство одиночества он испытал... Его молодая спутница-ассистентка поделилась еще одним незабываемым впечатлением: как приходилось греть на керосинках воду, чтобы умыться... Да, в России легко почувствовать себя героем, только зачем это все профессиональным каюрам?
— Зато нас очень тепло принимали, — улыбалась швейцарка, — у вас удивительно гостеприимный народ...
Озеро Селигер — Демянск — река Пола... Однажды под вечер, перепутав левый берег реки с правым, заплутали два француза-«буранщика», прокладывавших трассу. Поиски привели на край глухой деревушки, в одну избу, у плетня которой сиротливо стояли пустые снегоходы. А сами водители, счастливые, отмякали возле русской печки, пригретые какой-то хлебосольной бабулей, — и накормленные, напоенные, были недовольны только тем, что их так рано «спасли».
Село Взвад — Ильмень-озеро — Новгород: финал... К концу гонки устали и каюры, и собаки, и автомобили. У Мишеля Оливье сломался микроавтобус: опоздав к старту очередного этапа, гонщик из Ниццы выбыл из соревнований. Впрочем, говорят, он просто пожалел своих собак и дал им передышку... Я видел лицо Мишеля в Санкт-Петербурге, это не было лицо огорченного человека. По-моему, он нашел то, что искал. Что - я не допытывался. Может быть, завораживающие снежные просторы. Или величественные стены новгородского Кремля. А может быть, то, неизвестное большинству западноевропейцев, подлинное гостеприимство, которое — будь то уха в рыболовецком хозяйстве или простой чай у одинокой старушки — идет в России всегда от самого сердца и не требует ничего взамен...
Дверь отворила Елена. Из глубины московской квартиры доносился раздраженный голос Сергея: он с кем-то спорил по телефону.
— Главные наши проблемы до и после гонок, — пояснила Елена. — Собак ведь приходится везти самолетом. Хорошо, администрация Камчатской области оплатила перевозку...
— Как они переносят полет?
— Нормально. В транспортном самолете мы с ними вместе летим. А вот во Франции собаки нервничали, мы были в салоне, а они в грузовом отсеке. Представляете, самолет садится, моторы глохнут и вдруг слышится... вой!
— Волчьи замашки... — Конечно. У многих камчатских ездовых волк — в дедушках. Мы в лесу живем — однажды я с ними без поводка гуляла. Увидели на дороге чужую собачку — и сразу в погоню. «Ко мне!» — кричу. Не слышат... Разделились: трое по дороге — загоняют, трое через лес — наперерез. Никто ведь их этому не учил... В общем, загнали бедную собачку: визг, вой... Когда я добежала, они уже чавкают... И при этом никакой агрессивности! Можно на хвост, на лапу наступить, можно из пасти любую кость вынуть — не тронут. Но и надежды на то, что они тебя при случае защитят, тоже нет...
— Но самое поразительное произошло с нашей четырехлетней Сашенькой, — продолжала Елена. — Однажды мы ее потеряли — ни в доме нет, ни во дворе. И вдруг, Боже ты мой, обнаруживаем ее... в собачьей конуре, где у нас щенная сука лежала! Тут мы действительно испугались, ведь более сильной защитной реакции, чем в подобной ситуации, от собак трудно ожидать. А собака вылизывает своих щенят, поднимает голову к Сашеньке и... облизывает ее личико!
Не вспомнить о собачьих бифштексах я, конечно, не мог. — Я не стал бы осуждать Амундсена, — включился в разговор Сергей. — Абсолютно неприемлемо для меня выкармливание собак специально для еды, как в Корее, Китае... Что касается нас, то первый наш вожак — ему уже 18 лет — до сих пор живет. На пенсии, конечно. А вот Кинга усыпить пришлось. В старости у него диабет был, ничего не помогало: так истощал, что мышц не осталось. Может, для защитников природы это и покажется страшным, но я — сторонник эвтаназии, и для собак, и для людей тоже...
Но опыты на собаках... Будь Павлов жив, я бы поспорил с ним. Насчет условных рефлексов и прочего.
— Знаете, они сейчас прилетят домой и будут рассказывать другим обо всем, что с ними было, — серьезно добавила Елена.
— У них свой язык, беззвучный: движения ушей, хвоста, лап, повороты головы, походка... Они — такие же, как мы, только мир воспринимают иначе...
— Самое главное, — сказал напоследок Сергей, — мы с ними в одной Стае, и цель у нас тоже одна. Мы научились понимать друг друга — значит, научимся и побеждать.
Андрей Нечаев / фото автора
Санкт-Петербург — Москва
