очень понимаю Виктора Гюго, певца средневекового Парижа, который бесподобно воспел его облик в своей «поэме в прозе» — «Париж с птичьего полета» (Глава из романа В.Гюго «Собор Парижской Богоматери».), предостерегая современников, что при таком быстром разрушении памятников «наши потомки будут обитать в Париже гипсовом».
Что делать, теперь буквально каждое десятилетие в Париже возникают строения, которые, несомненно, нарушают прежний архитектурный ансамбль города.
Отправляйтесь в новый район, предназначенный для деловой жизни, — Дефанс, этот маленький Нью-Йорк во французской столице, и вы будете поражены скопищем ультрасовременных зданий геометрических форм, торчащих, как грани невиданного кристалла, который возвышается над гигантской эспланадой, ступенями спускающейся к Сене.
Если вы пройдете к большой арке Дефанс, прямоугольник которой сверкает стеклом и каррарским мрамором (под нею запросто уместился бы Нотр-Дам), то окажетесь у своеобразных ворот, замыкающих центральную ось Парижа. От их подножия открывается фантастический вид: величавая Триумфальная арка в конце Елисейских полей, которая на расстоянии кажется игрушкой, и сверкающая на солнце стеклянная пирамида. Эта пристройка к Лувру, спроектированная американским архитектором китайского происхождения, — тоже «вызов» историческому пейзажу Парижа. А когда прозрачный лифт арки Дефанс домчит вас за несколько секунд до смотровой площадки, вы увидите в центре столицы Бобур, опоясанный снаружи разноцветными трубопроводами. Бобур тоже был встречен в штыки общественным мнением, а сейчас стал культурным центром имени Помпиду.
Рядом с этой «городской машиной», у забавного фонтана «Тингелли» скульптора-кинетика резвятся дети, которые, несомненно, увидят Париж еще более изменившимся. Что делать — такова жизнь.
Еще до поездки в Париж я твердо решил побывать в квартире Виктора Гюго, чьими романами зачитывался с детства. Нетерпение мое попасть в его музей-квартиру было столь велико, что я отправился на поиски его в первый же день по приезде в Париж. И вот шагаю по старинным улицам квартала Марэ, нет, конечно, не «шагаю», а осторожно двигаюсь, благоговейно осматривая древние дома, поднявшиеся еще при Генрихе IV в XVII веке. Квартал Марэ знавал, как, впрочем, и весь Париж, и взлеты и падения. Вначале здесь обитали аристократы, чьи дворцы соперничали друг с другом богато украшенными фасадами; позднее, когда время дворцов прошло и в моду вошли дорогие дома на западе Парижа, про Марэ забыли, и здесь стали селиться торговцы и ремесленники. Вот тогда-то, в 1832 году, по брусчатке площади Вогезов процокали копыта лошадей, перевозивших в повозке вещи семьи Гюго.
Многие парижане считают площадь Вогезов, сохраняющей уже который век свой первоначальный облик, — самой красивой в столице. После шума и суеты парижских улиц здесь тебя охватывает тишина и покой, из садика, занимающего всю центральную часть площади, доносится чириканье птиц, за металлической оградой шумит зеленая листва, а жаркий воздух освежают струи фонтанов.
Иду под аркадами (нижние этажи всех тридцати восьми домов на площади — беспрерывная аркада) в правый дальний угол и вижу — дом 6 и табличка: «Музей Виктора Гюго». Не решаюсь вначале войти туда, куда каждый день двенадцать лет входил сам Гюго. Наконец толкаю тяжелую деревянную дверь и сразу сталкиваюсь лицом к лицу с писателем — против входа установлен его бронзовый бюст.
На втором этаже квартиры более всего привлекают внимание многочисленные иллюстрации к произведениям Гюго, в основном к «Собору Парижской Богоматери» и «Отверженным». Мир писателя точно передан в рисунке «Видения поэта», где сам Гюго запечатлен рядом с химерами Нотр-Дама, а в небе кружатся его герои. Мир писателя — что это такое? В отношении Гюго ответ на этот вопрос дают его романы, уже названные здесь, и еще, несомненно, «Девяносто третий год», так как Французская революция во многом повлияла на его мироощушение. У Гюго есть замечательное предисловие, заказанное ему к путеводителю «Париж», а в нем главка, почти стихи в прозе, где он воспевает свой город. Называется она «Главенство Парижа», а начинается следующими строками:
«1789. Вот уже скоро столетие, как эта цифра беспокоит мысль человечества. В ней — все явления современности».
Гюго, конечно, не случайно поселился на площади Вогезов. Каждый день, слегка отодвинув тяжелую портьеру, он мог из окна квартиры любоваться своим Парижем.
Он, конечно, знал, что на месте площади когда-то располагался Отель де Турнель и что здесь погиб на турнире Генрих II. Ровный квадрат площади, обрамленный аркадами, над которыми высятся два этажа с рядами окон и мансарды, увенчанные высокими печными трубами, успокаивал глаз писателя, тем более, что все дома были выкрашены в кирпичный цвет. Действительно, площадь выглядела так, будто и не менялась со времен Генриха IV. Кстати, король допустил единственное разнообразие в четком ранжире домов: с южной стороны, в центре, соорудил для себя самый богатый Павильон Короля, а напротив него — Павильон Королевы. Вот только конная статуя Людовика XIII, садик и лужайки, которыми любовался Гюго из окна своей квартиры, появились гораздо позже.
В рабочем кабинете Гюго хранятся орденская колодка (четыре крошечных ордена, вероятно, для сюртука) — дань славе писателя, пистолет и ружье. Еще я заметил забавную бутылку, на этикетке которой было написано: «Чернила В.Гюго». Наверное, смышленые торговцы стали выпускать такие чернила для рекламы своего товара.
На рабочем столе — часы писателя. Их стрелки показывают 7 часов 15 минут. В этот момент закончилось время, отведенное гениальному сыну Франции для жизни, великому писателю — для творчества.
Я выхожу на площадь Вогезов, которая, как и квартал Марэ, считается сейчас одним из самых дорогих и престижных районов. Прежние резиденции аристократов и дворцы отреставрированы, и в них вселяются очень состоятельные люди и нувориши.
Когда прогуливаешься под аркадами, то глаз невольно привлекают модные салоны с картинами и скульптурами, антикварные лавки, художественные галереи. Здесь любят устраивать выставки, и прямо на площади играют музыканты, собирая франки слушателей в скрипичные футляры. А вот к ресторану «Амброзия» подкатил свадебный кортеж: из черного «ситроена» выпорхнула белоснежная невеста в шуршащих юбках, и жених в смокинге, ловко подставив ей руку, повел к услужливо открытой двери.
По-прежнему мила парижанам старинная площадь Вогезов.
Владимир Лебедев / фото Льва Мелихова.
Париж
Страны и народы: Поезда до Баттамбанга временно не ходят
Архимандрит Августин — в миру Дмитрий Никитин — знаком нашему читателю по публикациям о Святой Земле, Андаманских островах и дорогах Индии. Дела духовные и человеческая любознательность приводят его в места не только всемирно известные, но и туда, где не слишком часто ступает нога туриста. Об одном из своих — весьма необычном — последнем странствии рассказывает он в предлагаемом очерке, ни на йоту не отступая от жизненной правды.
Мое многодневное путешествие по Индокитаю завершалось. Деньги кончались, но я не очень волновался: осталось немногое — сесть на поезд в Пномпене, добраться до города Баттамбанга, потом пересечь границу с Таиландом и рейсом Аэрофлота из Бангкока вылететь в Москву. Утром беру в гостинице велосипед напрокат и кручу педали в сторону железнодорожного вокзала. Мой план камбоджийской столицы несколько устарел: бульвар, примыкающий к вокзальной площади, там назван в честь Советского Союза. Нынче он именуется бульваром Российской Конфедерации. (Мы все спорим о будущем
