был сам потрясен делом своих рук. Дворец, где это произошло, находился в цитадели, в северной части Мараканды, но расположение его оставалось неясным. Пока Ольга Иневаткина не открыла, что нижняя ступень цитадели -ото и есть дворцовая площадка.
— И найденный там дворец...
— Увы, нет. Дворец, а точнее два дворца, последовательно располагавшиеся друг над другом, относятся к эпохе средневековья. Первый — вероятно, резиденция арабского наместника, существовавшая в VIII столетии.
— А второй?
— Когда первый был разрушен, как это обычно делалось в Азии, если приходил к власти новый правитель, над ним выстроили здание, IХ-Х веков, — вероятно, дворец династии Саманидов, приобретших независимость от Арабского халифата. Но так как оба здания были построены на одном месте (также, как и в случае с «храмом Александра» и мечетью), оно, по-видимому, было освящено традицией. Скорее всего и дворец эпохи эллинизма, и более ранний, персидского наместника, где пировал Александр, располагались на том же месте. И их остатки покоятся в глубине глинобитной платформы, на которой в средневековье была наращена цитадель...
Мы спустились к глубокому раскопу.
— Вы не копали дальше? — спросил я.
— Мы хотим сначала полностью выяснить планировку здания.
Я разглядывал груды слипшихся сырцовых кирпичей из рухнувшего свода. Горку плитки, сложенной строителями в углу для ремонта много столетий назад, и так и неиспользованной. Проходы, массивные базы восьми колонн... В этом безлесном краю развалины разных тысячелетий, вероятно, похожи между собой. И спустившись вниз, я представил, что стою уже на полу того дворца, что попирали стопы великого завоевателя...
Легенда балансировала между реальностью и домыслом. Александр не закладывал Самарканда, подобно тому, как основал Александрию Египетскую. Но именно после него, вероятно, определились окончательные очертания города на последующие полтора тысячелетия...
Расспрашивать стал
Искендер о пути,
Где мог бы он войско свое провести.
Меня влекла аура еще одной загадки, связанной с наследием Александра, — Греко-Бактрийское царство, возникшее в середине III века до н.э. Там укрепилась династия греко-македонских правителей, долгое время сохранявшая эллинистические обычаи. Власть этого государства распространялась на большие территории Средней Азии, Афганистана и Северо-Западной Индии. И не случайно тысячелетия спустя образы правивших на Востоке царей с греческими именами — Диодотов, Евтидемов и Евкратидов — воспламеняли фантазию Хаггарда и Киплинга...
Мне казалось — проехав дорогой, которой вел своих воинов Александр, я сумею лучше понять то, что отделено от нас двумя с лишним тысячелетиями. К тому же я знал, что на самом юге, в Термезе, где от греко-бактрийской эпохи могло сохраниться больше, чем в Афрасиабе, работает еще одна группа французских археологов.
И судьба пошла мне навстречу: в Самаркандском институте археологии я повстречал академика РАН из Москвы, археолога и искусствоведа Бориса Яковлевича Ставиского, одного из главных отечественных специалистов по среднеазиатским древностям.
— Я также собираюсь в Термез, — сказал он мне. — Александр наверняка бывал в тех местах, сражаясь в горной части Согда, ибо через Термезскую переправу кратчайший путь ведет к Балху — столице древней Бактрии, которая играла роль базы в его войне за Среднюю Азию. Термез обрел важную роль и в Греко-Бактрийском царстве, а позднее был одним из крупных центров на Великом Шелковом пути, порожденном эпохой эллинистических цивилизаций. Мы можем поехать вместе...
Покинув зелень Самаркандского оазиса, автобус пошел сухой голой степью в направлении города Карши. Вероятно, этим путем армия Александра впервые приближалась к согдийской столице. В дороге Ставиский вспоминал, как рождался роман «Таис Афинская» известного писателя и доброго его знакомого Ивана Ефремова:
— Однажды Ефремов сказал, что его привлекает эпоха Александра Македонского, его вдохновил эпизод поджога Персеполя — символа варварской деспотии. По его просьбе, я достал новую книгу Уилера «Пламя над Персеполем», тогда еще у нас не переведенную. Хорошо зная английский, Иван Антонович буквально проглотил ее и почувствовал, что это — его тема... Меж тем мы свернули со степной дороги, и поплыли низкогорья хребта Байсунтау, напоминающие желтые верблюжьи горбы. Под вечер, скатившись в зеленую долину Сурхандарьи, где тополя и туи окружали хлопковые поля, мы проскочили развалины Старого Термеза и через десяток километров въехали в новый город. Мелькнули сине-белые столбы Северных ворот, оставшиеся от внешней стены русской пограничной крепости 1900 года. Одно- двухэтажный, за исключением административных зданий в центре, просторный Термез почему-то напомнил мне греческие города, облик которых реконструирован раскопками в русском Причерноморье.
Сходство это усиливала уцелевшая цитадель, где сегодня стоит уже узбекская часть. Когда в прошлом веке здесь возник военный форпост русских, многие века ничто уже, кроме развалин, не напоминало о некогда процветавшем древнем и средневековом городе...
Попросив Ставиского объяснить название «Термез», я услышал:
— Древнее имя — Тармита — происходит от древнеиранского Тарамита — Зареченск, что соответствовало положению города относительно политического центра Бактрии...
Весь край Искендеровой
славной стеной
Был так огражден от напасти лихой.
В городе было жарко, несмотря на осень и недавний ветер — афганец, принесший похолодание. Мне повезло — я ехал на раскопки цитадели Старого Термеза вместе с французом Пьером Леришем и местным археологом Тухташем Аннаевым. Усохшая Сурхандарья еле струилась по широкому руслу, окруженная цветущими гранатовыми садами.
Не доезжая до разрушенных валов древнего города, пересеченных новой трассой, я заметил на холме странный цилиндрический предмет с закругленной верхушкой, под шиферным навесом и попросил подъехать поближе. Это оказалась расчищенная археологами древняя буддийская ступа I века. С холма открылся вид на остатки стен огромного монастырского здания, некогда лежавшего в пригородах Тармиты и ныне известного как Фаяз-Тепе.
В 80-е годы Фаяз-Тепе был раскопан ташкентским археологом Л.И.Альбаумом, нашедшим хорошо сохранившиеся росписи, которые находятся ныне в Ташкентском муже. Росписи выполнены в то время, когда, передав многие достижения местным мастерам, эллинистическая культура уже как бы ушла под спуд восточных традиций...
Въехав в погранзону, мы свернули к крутому холму древней цитадели. Сквозь проволочные заграждения, под бдительным
оком узбекского пограничника я выбрался к густо поросшему камышами берегу Амударьи, над которым нависала скала-крепость. С этой стороны четко была видна кладка средневековой стены, «зачехлившая» более древнюю: Старый Термез начали раскапывать еще в середине 30-х годов.
По узкой тропке над рекой мы взбираемся на холмистое плато, откуда хорошо проглядывается разлившаяся на километр Амударья. Суховато-подтянутый Пьер Лериш указал на работающих возле воды студентов в чапанах:
— Они раскапывают остатки античной, как я думаю, гавани. Еще при Александре здесь была
