Давно мне не было так легко. Почти прыжком преодолев ствол лежащего поперек дерева, нагибаюсь и свободно пролезаю под переплетением толстых лиан. Как же здорово без рюкзака! Мне кажется, я начинаю понимать, почему индейцы, уходя в сельву, берут лишь лук, мачете и гамак.
Еще около часа я могу двигаться вперед, а потом нужно будет возвращаться. Если, конечно, ничего не случится. Но мне кажется, должно произойти то, чего мы ждем так долго. И это будет справедливо. Справедливо, потому что силы уже не те, потому
что в лагере остался с трудом передвигающийся Володька, потому что у нас почти кончились продукты, а над головами пролетел самолет в Москву и, наконец, потому что у «Ласточки-21» никогда не вырастут крылья. И нам с ней нужна река...
Когда я вернулся, солнце уже клонилось к закату.
— Ну как?
— Все то же самое! Лес, болото и комары. Игуану еще встретил.
—Ты далеко ушел?
— Не знаю! Километра на четыре, а может и на пять. Почти бегом бежал. С твоей ногой и моим рюкзаком дня три будет. С утра потопаем, у нас другого выхода нет. Я возьму все вещи и лодку, а ты понесешь маленький рюкзак и фотоаппаратуру. Передвигаться сможешь?
— Потихоньку, наверное, смогу. А ты бы бросил половину, загнешься же.
С рассветом начинаем собираться в путь. После перекладки вещей Володя помогает мне подлезть под неподъемный валун с лямками, который до этого был просто большим рюкзаком, нацепить на шею брезентовый мешок — хомут, килограммов на двенадцать, и в довершение привязывает к рюкзаку четыре алюминиевых полувесла. Сколько всего весило это хозяйство, сказать трудно, но в эту минуту мне показалось, что Вовка прав и я «загнусь», причем даже не двигаясь с места.
Со стороны это выглядело, наверное, нелепо. Новиков шел, или, вернее, ковылял впереди, припадая на левую ногу, и, чтобы не упасть, как макака, хватался руками за все, за что можно ухватиться. Замыкало же колонну несуразного вида нагромождение багажа, с трудом переставляющее широко расставленные ноги и смотрящее на мир остекленевшим взглядом.
Шаг — и нога по колено проваливается в вязкую грязь. Только бы не упасть. От меня уже валит пар, это при тридцати-то градусах, а удары собственного сердца воспринимаются как подземные толчки.
Стоп, что-то держит. Зацепились то ли весла, то ли рюкзак — мне не видно.
— Володь, посмотри.
Ухромал уже. Нога, нога, а бегает быстрее меня. Ну и черт с ним. Ладно, попробую подергаться или развернуться. Не тут-то было. А назад? Нет... Попалась птичка в сети... Отстегивать рюкзак нельзя, я один его потом не надену. Медленно, стараясь не потерять равновесие, опускаюсь на колени, припав подбородком к мутной жиже, как карась на водопое. И это все не так весело, как может показаться. Задний ход. Хорошо, а теперь лечь и ползком вперед. Похоже, свободен, сейчас немного отдохну и начну потихоньку вставать.
— Уснул что ли? Пока ты там прохлаждался, я тут зверя на дерево загнал! Знатная зверюга. Мех, сало...
И правда, на небольшом деревце, в паре метров от земли сидело довольно крупное, мешкообразное существо, вцепившееся в ветки когтистыми лапками и длинным хвостом. Не знаю, как насчет сала, но функцию меха у него выполняли тонкие десятисантиметровые колючки. Достойный представитель цепкохвостых древесных дикобразов, ведущих обычно ночной образ жизни. Бедняга был явно напуган и от этого жутко злился. Он фыркал, хрюкал, щетинился, как кактус, и делал угрожающие выпады своей милой мордочкой, покрытой мягкой серой шерсткой.
Я не удержался от соблазна и протянул руку в направлении черных блестящих глаз-бусинок. Зверек не выдержал и с поросячьим визгом обреченного бросился в бой, обильно поливая жесткие, глянцевые листья жидким пометом. Я невольно отпрянул, справедливо опасаясь, выставленных словно копья игл и мелких, но острых зубов.
— Оставь его. Пусть себе живет.
— Да я просто потрогать хотел. А он перепугался.
— Пиранью ты уже потрогал. Уйди лучше из кадра, видишь, как позирует.
И снова на восток — скорее увидеть солнце. А оно пролетает, чиркнув пульсирующей стрелкой космического компаса — ну что же вы так медленно? — и опять прячется где-то за спиной, разбившись о жесткую паутину черных зарослей на сотни маленьких некруглых солнц...
— Ты чувствуешь? Откуда этот запах?
— Сдох кто-то.
— И судя по всему, слон... Не нравится мне это.
Влажный горячий воздух был так насыщен трупными испарениями, что казался липким. Мы двинулись дальше, невольно поглядывая по сторонам в поисках скорбного источника. Метров через тридцать вонь стала просто невыносимой, и тут я услышал голоса...
Отвыкнув за время скитаний от того, что кто-то, кроме нас, здесь может разговаривать, мы тупо уставились друг на друга — два выходца из страны непуганых птиц. Нахлынувший через мгновение порыв — с громким и радостным; «Bon dia» (добрый день), броситься в объятия невидимых говорунов как-то незаметно стих, не успев осуществиться. Мешал запах, источник которого, судя по всему, находился именно там, где разговаривали люди. Правда, пока воображение не рисовало картины из фильма ужасов.
Однако стоило попробовать разобраться в происходящем, не привлекая к себе внимания. Я прислушался. Мои познания в португальском не настолько велики, чтобы я мог понять с большого расстояния быструю речь. Особенно, если одновременно говорят несколько человек. Но все же, кое-что я понял. Часто повторялось: grande jacare, barco и gazoleno (большой кайман, лодка, бензин).
Похоже, они собирались уехать. Стараясь не шуметь, мы отступили на безопасное расстояние и, скинув вещи, завалились сверху — обсудить сложившееся положение.
Итак, мы почти вышли. Наверное, поблизости река или какой-то из ее притоков. Иначе этих людей здесь бы не было. Их, по меньшей мере, четверо, и скорее всего, они вооружены. Но кто они? И откуда этот не внушающий оптимизма запах? Идти же на контакт вслепую было неразумно. Конечно, можно, оставаясь незамеченными, обойти их стороной.
Правда, в этом случае реальной становится другая, не менее серьезная опасность — сбиться с дороги. Если мы на подступах к Куябе, это уже не имеет большого значения. Но если к основному руслу ведет малозаметная протока или, того хуже, тропа, то у нас есть все шансы продолжить «автономное плавание».
Подкрасться незамеченным оказалось не слишком сложно. Еще метров десять — и я их уже вижу. С предательским треском сломалась под ногой присыпанная землей ветка. Я замер, и в ту же секунду сзади раздался страшный грохот, а по земле пробежала упругая волна. Не оборачиваясь, сочно шлепаюсь в грязь. Люди, а их трое, смотрят в мою сторону и размахивают руками, но я уверен, что меня они не видят. Надо же было этому дереву рухнуть аккурат за моей спиной. Спасибо, не придавило.
Тем временем троица, успев обсудить происшедшее и потеряв к нему всякий интерес, разбрелась по лагерю, дав возможность мне оборудовать наблюдательный пункт. Сделав бруствер из веток и почерневших листьев и вымазав физиономию «маскировочной грязью», я вынул из-за пазухи складную подзорную трубу.
Немного мешают заросли, да оно может и к лучшему, а так — все как на ладони.
На первый взгляд, рыбаки как рыбаки. Смуглые, морщинистые лица одного неопределенного возраста. Рваные штаны и рубашки, но это ни о чем не говорит, просто своего рода рыбацкая униформа. Но что-то в их поведении настораживало. Они явно нервничали и как-то не по-бразильски суетились, а грохот упавшего дерева, казалось, даже испугал их.
В глубине небольшой вырубленной поляны, под кроной раскидистого дерева стояла грубо сколоченная, крытая черным, как покойницкий мешок, полиэтиленом, хибара. Чуть левее над травой возвышались борта моторной лодки, но воды отсюда не было видно. Это ничего. «Ласточке» и ручья достаточно.
