пловец зажимает в зубах, был откушен — дыхательная трубка выпала у меня изо рта под собственной тяжестью. Не я была виновницей этого прискорбного обстоятельства, но на дне морском оказалась к нему не готовой.
Зато, едва я отдышалась, мы начали упражнения на эту тему: нужно было уже по доброй воле отпустить дыхательный шланг, задержать дыхание, поворотом тела набок и точным движением закинутой руки извлечь шланг из-за спины, снова зажать в губах и подачей воздуха освободить от воды.
Позже, совсем другими глазами перечитывая книги Кусто, я с удовольствием узнала, что с таких упражнений и начинались первые школы аквалангистов. Мы снимали под водой акваланг, маски, жилет с баллоном и там же надевали их. Плавали по компасу, всплывали и уходили на глубину, спасали аквалангиста, у которого будто бы кончился воздух. А наш инструктор показывал, как можно уравновеситься в подводном пространстве даже в позе медитирующего йога.
Теперь я вправе ободрить всякого новобранца быстро вырастающей в числе и вооруженности подводной гвардии словами Лоуренса, что «это совсем не страшно и никогда не поздно».
Очередная группа дайверов отправилась на Сент-Пол'з-Бей уже без меня. В опустевшем классе, где показывали в эти дни учебные фильмы, мы с Лоуренсом сидим за партами друг против друга и пьем кофе. Лоуренс сдержан, но открыт в общении и к нему располагает. Темноглазый и темноволосый мальтиец лет тридцати пяти, в светлой футболке, подчеркивающей смуглый загар, он всегда выглядит так, будто только что вышел из воды и полон свежих сил.
Вчера Андрее принял экзамены у нашей группы, я ответила на сорок из пятидесяти письменных вопросов и получила международный сертификат РАDI — Профессиональной ассоциации дайверов- инструкторов, — дающий право на погружение до восемнадцати метров в открытых водах. От полноты сердца я благодарю Лоуренса и говорю, что это одно из трех событий в моей жизни, которыми я горжусь.
Вторым было получение диплома Американской ассоциации парусного мореплавания на право одиночного каботажного плавания пол парусом.
А первым навсегда остался незабываемый сквозной арктический рейс. В навигацию мы прошли из Владивостока в Мурманск на старом торговом пароходе типа «Либерти». Такой рейс — по всем морям, омывающим наше просторное отечество, с тайфуном в Охотском море, с заходами во все порты, с ледовой проводкой каравана по Северному морскому пути сквозь поля айсбергов — выпадает однажды даже на долю капитана за целую жизнь...
На стенах вокруг — карты моря и плакаты с собранными на малой плоскости обитателями глубин. Лишенные свободы и тайны, они совсем не похожи на чудесные в своей стихии существа. На бумаге они подобны словам, которыми я стараюсь их описать, условным знакам подводного языка...
Лоуренс говорит о подводных мирах Хургады и Шарм-эль-Шейха на Красном море, тревожа предчувствием новых погружений. Четыре года он был инструктором на Большом Барьерном рифе в Австралии, куда мне уж никак не добраться. Рассказывает о гигантских черепахах и акулах, о зарослях кораллов, протянувшихся на две тысячи километров, о том, как однажды, увлеченный погоней за стайкой рыб, едва не погиб в лабиринтах затонувшего корабля.
У родных мальтийских берегов он погружался на глубину в пятьдесят пять метров, где все становится зеленым. Только на его памяти нетронутых мест здесь остается все меньше. Почти миллион туристов приезжает в год, вырастают отели, фабрики для опреснения воды, которую пьют жители острова, потому что на нем нет ни рек, ни источников: все это угрожает подводной фауне. Но он показал и десяток еще нетронутых мест на светло-голубой карте шельфа, где волнистой линией обведены рифы, цифрами обозначены перепады дна, крестиками — скалы.
— Что, прежде всего, привлекает вас в дайвинге?
— Мне нравится открывать людям подводный мир, учить ориентироваться в нем... На лето приезжают инструкторы из Австрии, Англии, Норвегии, дайверы собираются со всего света — это мое общество, моя среда.
— Но я спросила о самом подводном мире...
— Ощущение свободы... — Лоуренс подбирает весомые слова. — Безмолвие... Покой... Красота.
— А на земле чем вы любите заниматься?
— Иногда ловлю с берега рыбу, — смеется он. — Я родился на Мальте и насколько себя помню — помню с маской и трубкой.
Остров был еще колонией Англии, и когда Лоуренс вырос, он посещал школу дайвинга при британской армии, окончил курсы инструкторов. После возвращения из Австралии основал свою школу. В лучшие месяцы сезона — июль, август, сентябрь — ее посещают до тысячи человек: за пятнадцать лет — целая армия дайверов.
— И никто не утонул, не случилось никаких роковых происшествий?
— Никаких.
— Меня пугали тем, что в этих водах есть акулы... Откуда же их столько у вас на рыбном рынке? — повторяю я коварный вопрос людей, отговаривавших меня от безумного предприятия.
— Рыбаки уходят за многие мили... там добывают больших тунцов, меч-рыбу, попадаются и акулы. А я их встречал только в австралийских водах.
— Вы и теперь часто погружаетесь? Это тяжело?
— Нет, два погружения в день, часа по полтора... это хорошо. Это моя жизнь. И я все еще радуюсь ей.
В его темных глазах я вижу покой, вкусить который мне тоже было дано в море, пусть ненадолго, как можно пригубить чашу, полную до краев.
Может быть, по природной бесконечности своей душа всегда ощущает недостаточность земной жизни? На земле ей тесно, грязно и пресно. Уставшая от озабоченности и суеты, от смятения чувств, в тайне она жаждет освобождения.
И вот она погружается в нездешний покой, как среду обитания... Безмолвие и благодатный свет озаряют в ней самой сокровенные прежде глубины. И душа парит над ними, как будто уже навсегда освободилась от тела, преодолела тяжесть земной памяти и земного горя.
А возвращается уже иной — омытой, исцеленной, благодарной Великому Художнику за неисчерпаемую полноту и красоту сотворенного для нее бытия.
Валерия Алфеева
Исторический розыск: Стокгольм: память далекой войны
В Стокгольме, неподалеку от парадных дверей российского посольства стоит памятник. Надпись на нем гласит, что на этом месте, в зданиях бывшей фарфоровой фабрики во время русско-шведекой войны 1788 — 1790 годов содержалось более 700 русских военнопленных.
Наверху доски — российский двуглавый орел, внизу — старинная галера. «Вечная память воинам русской армии, морякам гребной флотилии и десанта». Латунная табличка на обратной стороне памятника указывает, кто и когда его установил: «Посольство Российской Федерации. Журнал «Вокруг света». 1997 год».
Все началось несколько лет назад, когда сотрудник российского посольства Константин Косачев обратил внимание, что на каменной стеле, установленной шведами неподалеку от посольской ограды, среди подробно перечисленных событий шведской истории, происходивших на этом месте, отсутствуют события 1788 — 1790 годов. А ведь именно на эти годы приходится четвертая по счету русско-шведская война! О чем же шведы не захотели написать, устанавливая эту историческую скрижаль?
Последовали запросы и, наконец, из Стокгольмского городского архива пришел ответ, раскрывший пропуск в хронологии.
...В 1759 году в пригороде Стокгольма, расположенном к западу от столицы и называемом
