залы. В разных частях лабиринта, у которого множество выходов на поверхность, могут жить, ничего не зная друг о друге, всяческие зверушки...
— Доктор вдруг оглянулся. — Где Фернандо? Эй, Фернандо! Вечно одно и то же... — докончил он, не услышав ответа.
— Может, убежал от мышей и с ним что-то случилось? — задумчиво проговорил Солецкий, выписывая круг светом фонаря, укрепленного на каске.
— Случилось? Он чувствует себя здесь как дома, — сказал Риско. — Пошли отсюда скорее. О, да вот его следы.
Найдем местечко попрохладнее, и я вам о нем расскажу.
Высоко задирая ноги, Риско побрел в глубь пещеры. За ним поплелся Солецкий, обливаясь горячим потом при каждом шаге и с трудом глотая наполненный страшной вонью разогретый воздух.
— Теперь я понял, откуда взялись черные сталактиты, — повернулся к нему доктор. — Каждый вечер, как только зайдет солнце, стая летучих мышей отправляется в поисках пищи на поверхность. Утром, перед рассветом, они возвращаются, то есть дважды в сутки сотни тысяч крыльев касаются кварцитовых натеков, сглаживают и полируют их.
Следуя за Фернандо, следы которого четко отпечатались на тестообразном гуано, они выбрались из камеры летучих мышей на твердый грунт. Вскоре воздух очистился, и стало прохладней. Теперь можно было дышать свободно, и пот уже не докучал. Доктор, топая и колотя ботинками по камням, пытался стряхнуть с них хотя бы часть черного месива. Солецкий забыл обо всем, увидев, где находится, — они были в величайшей пещере, какую ему когда-либо доводилось видеть. Риско сравнивал ее с подземным городом, но то, что раскинулось перед ними, было гораздо больше, чем улица, площадь или даже каменное ущелье. Это была огромная, вогнутая наподобие тарелки долина с необъятным затемненным горизонтом. Мощный свет бензиновой лампы приоткрывал лишь часть площади — там поблескивали зеркала озер; что-то, напоминающее ледяную поверхность, играло белизной; маячили силуэты то ли столбов, то ли обелисков; видны были группы скульптур, похожих на человеческие неподвижные фигуры, и вздымающиеся над ними, словно тела гигантов, глыбы.
«Никогда в жизни, — говорил себе Солецкий, — мне этого не сфотографировать. Здесь надо было бы зажечь солнце...»
Он думал, что видит большую часть камеры, но тут в стороне, где темень была еще глубже, появилась белая искорка. Светлая точка покачивалась и пригасала на мгновение, чтобы появиться снова. Она немного поднималась и опускалась, перемещалась влево и вправо. И тогда Солецкий понял, что ошибся, — это была лампа! Мощная бензиновая лампа, которую нес Фернандо! Стало быть, там, где, по мнению фоторепортера, поднимались стены, — все еще было пустое пространство. Каменный горизонт убежал вдаль, скалы расступились, все заплясало перед глазами Солецкого, он уже не соображал, находятся ли они в пещере или, быть может, уже вышли на поверхность, под беззвездное небо... Он пришел в себя, только услышав голос Риско:
— Фернандо! — кричал доктор. — Возвраща-а-айся!
Но голос расплывался в пустотах пещеры и, вероятно, не доходил до белой искорки, которая качнулась еще раз и исчезла окончательно.
— Пошли за ним, — сказал Риско. — Он опережает нас, я думаю, на полкилометра. В конце концов, не все ли равно, где искать наших птиц? Только не забывайте помечать дорогу кучками камней, — попросил он Солецкого. — Хотелось бы сегодня поужинать дома.
У северных побережий острова, на берегу залива раскинулся рыбачий поселок Эстеро-Реал. Несколько хибар, сколоченных из досок, стоят на вбитых в дно залива сваях. Это дает возможность рыбакам не платить за землю под строениями, поскольку море не принадлежит никому.
В одном из домишек жил Фернандо с отцом. Отец ловил крабов. Каждый день на рассвете они выплывали на лов, подталкивая лодку длинным шестом. Стоило пересечь заливчик, окруженный болотистыми зарослями, мутный и зеленый, как начиналось открытое море. Фернандо лежал на носу и обеими руками держал ведро с вделанным в дно стеклом. Иногда он погружал ведро в воду, и сквозь стекло, сквозь воду, синюю, как чернила, прозрачную, как хрусталь, было видно дно, устеленное белым коралловым песком. Там и сям темнели кустики растений, колеблющиеся леса водорослей, актинии, губки, над которыми мельтешили тучи рыб.
В помеченных шестами местах отец останавливался, а Фернандо высматривал лежащие на дне сизалевые шнуры, к которым были привязаны тростниковые ловушки. Отец с сыном затаскивали их в лодку, вынимали пойманных лангустов и крабов и снова ставили ловушки с новой приманкой. Над лодкой пролетали серые пеликаны с распушенными перьями, огромными лысыми головами и маленькими глазками. Море вокруг было полно дельфинов, чьи черные спины мелькали над волнами.
На горизонте облачком маячил низкий берег Кайо-Сота — Лесистого острова. Отец посматривал на него из-под полей сомбреро и глубоко вздыхал.
— Когда-нибудь я туда отправлюсь, — говорил он Фернандо, — тогда все изменится. Куплю большой катер...
Однако отец не мог прекращать лова и так и не собрался на тот остров. Когда он умирал в Эстеро- Реале, в хибаре на сваях, то слабым голосом выдал Фернандо тайну.
— Я знаю об этом от деда, — шептал он. — Давным-давно Кайо-Сото был прибежищем пиратов. Там полно пещер, и в них укрыты сокровища. Многие пытались их отыскать, но никому не удалось. Может, тебе посчастливится. Помни, если встретишь там черного кота с горящими глазами, иди следом за ним, куда бы он ни пошел. Он проведет тебя к сокровищам... Плыви на остров, когда скопишь немного денег. Купи продуктов и плыви туда надолго.
Но Фернандо не собирался ждать. Похоронив отца, тут же погрузил в лодку все свои имущество и поплыл на Кайо-Сото, дав себе слово вернуться с сокровищами.
Высадившись на безлюдном острове, он в первый же день соорудил шалаш рядом с единственным источником пресной воды. Поблизости, в густой чаще, обнаружил дикие бананы, апельсины и мелкие лимоны. Чтобы зарабатывать на жизнь, решил выжигать древесный уголь. Выискивая в лесу толстые стволы, валил их и разрубал на короткие поленья. Над костром возводил земляной курганчик и поджигал поленья. Дерево тлело неделями, дым, сочившийся из курганчиков, был виден далеко на море.
Тем временем Фернандо искал сокровища. Излазив островок вдоль и поперек, убедился, что всюду под тонким слоем почвы, которой, непонятно почему, оказалось достаточно для выживания буйной растительности, лежит известняковый целик. Вскоре он обнаружил входы в пещеры. Это были круглые отверстия вроде колодцев, замаскированные колючим кустарником. Диаметр некоторых достигал нескольких метров. Пробираясь сквозь путаницу листьев, Фернандо внимательно смотрел, чтобы не попасть в одно из них. Внизу, на глубине двух-трех этажей, он видел плоское дно. Стены были подмыты, а в нишах темнели выходы коридоров. Весь остров был единым огромным куполом, накрывающим пещеры.
«Пока я все их обыщу, — говорил себе Фернандо, — уйдет уйма времени...»
Он и не думал, что на это потребуется пятнадцать лет.
Ждать, пока появится черный кот, он не стал. Верил, конечно, что когда-нибудь это случится, но сидеть сложа руки не хотел. В колодцы спускался, вцепившись в стволы деревьев, росших в глубине. Брал с собой мотыгу и огромные охапки хвороста, которыми освещал дорогу. Колодцы соединялись подземными лабиринтами — по ним можно было обойти чуть ли не весь остров. Многие коридоры выходили прямо к морю и были так просторны, что в них запросто можно было заплыть на лодке.
«Тут высаживались пираты, их корабли бросали якоря вдали от скалистого берега, — рассуждал Фернандо. — Надо искать поблизости от этих входов».
Вскоре ему повезло. По узкому проходу он попал в большой круглый зал. Сквозь отверстие в кровле, прикрытое листьями, сочился зеленоватый свет. Охваченный надеждой, Фернандо, дрожа от нетерпения, ступил под фестоны каменных сосулек, на которые, однако, не обращал никакого внимания. Посредине зала обнаружил нечто такое, что наконец подтвердило рассказ отца. Шаг за шагом, сдерживая дыхание и двигаясь на цыпочках, он приближался к плоскому камню. На естественном столе стояло несколько бутылей странной формы, каких Фернандо никогда раньше не видел. Он понял, что им много веков! Бутыли были покрыты пылью, обмотаны паутиной и обросли мхом, покрывающим и камень. Когда он поднял одну из них, во мху осталось круглое углубление. Две бутыли были изготовлены из толстого зеленого стекла, другие три,
