На двадцать тысяч квадратных километров раскинулась дельта Окаванго, давшая приют рыбам, пернатым и хищникам и — в последнюю очередь — человеку. Трудно человеку пробираться через густые заросли папируса, покрывающие зыбкие топи. Девственными остаются просторы дельты — ее многочисленные острова и островки. Многие из них обязаны своим существованием трудолюбивым термитам: это они в сухое время строят высокие термитники и разрыхляют почву, в которую потом пускают корни растения.
Лицо дельты постоянно меняется — с каждым годом и сезоном. И причина тому — сама река и ее исконные обитатели. Термиты строят острова, а бегемоты прокладывают протоки к островам — местам новых пастбищ. По этим протокам, через тростники, пробираются редкие посетители тех глухих мест. Единственным средством передвижения служат туземные пироги, выдолбленные из стволов деревьев, — «мокоро». Благодаря узкому, вытянутому корпусу они могут двигаться среди зарослей папируса, правда, если заросли не слишком густы.
Удивительна та легкость, с какой иные виды растительного и животного мира приноровились к жизни в дельте (чему я был свидетелем) и в засушливых, почти безводных условиях центральной Калахари.
Когда говорят о Калахари, обычно напрашивается словосочетание: «мертвая пустыня». Пустыня — да, но мертвая — нет. Там есть вода и, соответственно, жизнь. Все верно: вода скрыта под самым мощным в мире песчаным покровом, протянувшимся на расстояние, равное пространству между Уралом и Польшей. К каким только уловкам ни прибегают растения, чтобы добраться до драгоценной влаги и не дать ей уйти еще глубже. Густо переплетенная корневая система трав задерживает дождевую воду. Корни некоторых акаций уходят на глубину до 30 метров. Крупные корнеплоды умудряются накапливать в себе до 10 литров воды. Эти клубни скрыты не очень глубоко, и, к примеру, антилопы спрингбоки, вырывая их из-под земли и поедая, великолепно утоляют жажду, даже вдали от водоемов. Точно так же и хищники: они получают воду из организма своих жертв.
Другой источник животворной в здешних краях влаги — дождь. Но он не часто одаривает пустыню.
Для Калахари типичны два сезона — сухое и дождливое время, хотя в обычном смысле сезонами их не назовешь. Сухой период длится с мая по октябрь; дождливый — с ноября по апрель. Впрочем, слово «дождливый» вполне можно взять в кавычки, так как дожди в это время почти не идут. И если засуха продолжается несколько лет подряд, то бедствуют и животные, и люди. Но стоит живительной влаге хлынуть с небес — значительная часть Калахари преображается. На огромных пространствах появляются травы, высохшие озера наполняются водой, привлекая разноголосые птичьи стаи; животные разбредаются на многие тысячи квадратных километров. Недаром в Ботсване и для денежной единицы, и для приветствия употребляется то же самое слово: «пула», что означает «дождь».
Однако то, что происходит в дельте, отчасти не зависит от местных атмосферных условий. Окаванго берет начало в Анголе и сотни километров течет по гористой местности. В горах Анголы, в обычный для тех субэкваториальных широт период муссонов, скапливается много влаги, и Окаванго исправно доносит ее до самой дельты — через полторы тысячи километров.
Благодаря равнинному характеру местности и ширине дельты река течет неторопливо — со скоростью до одного километра в день, так что разливается она тоже медленно. И новой воде нужно почти пять месяцев, чтобы покрыть расстояние от верховья дельты до ее низовья, где она постепенно уходит в песок. Уходит — но не совсем. Окаванго, как бы не желая сдаваться, собирается с последними силами — и крохотным ручьем течет дальше через Калахари, правда, уже под другим названием — Ботлетле. Таким образом, дождевая вода, питающая Окаванго в горах Анголы, достигает низовьев дельты примерно за полгода — как раз в разгар сухого сезона в Ботсване. А вода в дельте кристально чистая: она медленно протекает через папирусные и тростниковые заросли — своего рода «фильтры», и поэтому пригодна для питья.
Почти в самом сердце дельты расположен городок Маунг. Когда-то на его месте ютилась небольшая деревушка, и это не могло не сказаться на пестром внешнем облике города. Рядом с высоким современным зданием телекоммуникационного центра здесь гнездятся характерные африканские хижинки, так называемые «рондавели». Мощные дизельные установки громыхают на набережной, куда, по рассказам, иногда выбираются крокодилы, пожирающие нерадивых зевак — по несколько человек в год. На улицах среди прохожих, одетых в обычные летние одежды, частенько можно увидеть хереро в широченных юбках, которые скорее пригодны для бальных танцев, нежели для хождения по пескам Маунга. Эту странную моду племя хереро когда-то переняло у немецких миссионеров и теперь необычайно гордятся своим платьем.
Но в чем жители городка едины, так это в своем радушии. Здесь все приветливы — как черные, так и белые. Возможно, это объясняется тем, что Ботсване удалось избежать худших форм британского колониализма и апартеида, проводимого в конце прошлого века Сесилем Родсом в других странах на юге Африки. Люди разных цветов кожи здесь и правда живут в дружбе. Я сам убедился в этом, когда побывал на одном собрании, происходившем в Маунге. Члены собрания разбирали вопросы о правах на охоту и пользование водой озера Нгами, расположенного к югу от дельты Окаванго.
Дело в том, что берега Нгами — истинное царство животных... когда в озере, разумеется, есть вода. В засуху же Нгами высыхает до самого дна.
Сейчас там жизнь кипела. Однако, несмотря на изобилие живности, охотиться следовало по правилам. Понятно, что охота для местных жителей — важный источник пропитания. Но даже для них приходилось устанавливать ограничения — нельзя же истреблять животных без разбору! Не говоря уже об иностранцах: может, им вообще запретить охотиться? Впрочем, с экономической точки зрения, это было бы неразумно, поскольку приезжие белые охотники — народ зажиточный и за трофей — например, зебру — они готовы выложить раз в десять, а то и в сто больше, чем в состоянии заплатить за право охотиться на ту же зебру местный житель...
А куда и сколько воды можно отвести, чтобы не нарушить экологический баланс в дельте Окаванго?..
В общем, собрание длилось несколько часов. В зале и президиуме были и белые, и черные; председательствовала белая женщина — она же переводчица. Было ясно, что английский язык понятен всем, но некоторые выступавшие говорили на родном тсвана, и тогда слово переходило председательствующей переводчице. По выступлениям было также очевидно, что белые были гражданами республики Ботсвана. Насколько мне удалось узнать, в Ботсване никто и ничто не может вынудить белых принять гражданство — ни правительство, ни обстоятельства. Переселяясь сюда из других стран, они совершенно добровольно становятся гражданами «негритянского» государства, что вовсе не характерно для белых в других странах Африки.
Честно признаться, меня не столько интересовали рассматриваемые вопросы, в сущности, мне, чужаку, непонятные, сколько сами люди — выражение их лиц, темперамент... К мнению как белых, так и черных, здесь относились с одинаковым вниманием и уважением. Конечно, были разногласия, но за все время, проведенное в зале, я не слышал ни одного резкого выпада — никто даже голос ни разу не повысил. В общем, я покинул собрание с отрадным чувством на душе...
А на следующее утро небольшой самолет доставил меня и трех моих спутников из Маунга в палаточный лагерь, раскинувшийся у голубых вод заливчика, окаймленного зарослями папируса. Лагерь был снабжен всем необходимым — словом, полный комфорт. Правда, изредка его нарушало нудное жужжание мух цеце. Но здесь в панику от них никто не впадает. Эти невзрачные на вид двукрылые жалят довольно больно, однако только одна из тысячи мух оказывается носительницей сонной болезни. К тому же благодаря опрыскиваниям, которые проводятся под наблюдением смотрителей национального парка, численность цеце в дельте за последние годы значительно снизилась. Так что в первую ночь, выгнав пару назойливых насекомых из палатки, я с наслаждением предался мирному сну.
