поступь ленива и тяжела. Отсюда пошло шутливое присловье из локального фольклора: «Земля дрожит, когда танцуют тамбовские девушки».
Когда ушла в прошлое ужасная империалистическая война, рубенсовская женская грация уже не казалась достойной запечатления – искусство в тамбовском музее перескакивает к выставленному здесь же, рядом, «Самовару» Владимира Баранова-Россине, изобретателя цветомузыки. Типичный и плоский среднерусский натюрморт неожиданно переродился в футуристическое видение, замысловатый камуфляж. Линии изломаны, плавный покой сменяется безотчетной тревогой. Автор полотна погиб в 1944 году в немецком концлагере…
Но стоит повернуться вполоборота и перевести взгляд на соседнюю стену, как вы спасаетесь в чинном и благопристойном XIX веке. И вас снова интригуют ловко «схваченные» передвижниками жанровые сценки из народной жизни с обязательной выпуклой моралью. Холсты степенных пейзажистов, озабоченных лишь глубиной и достоверностью своей лирики. Традиционные шишкинские леса, саврасовские проселочные дороги и морские дали Айвазовского… Но есть и более отдаленные места: мгновение – и мы переносимся за сотни километров, на широкую площадь в центре Рима на эскизе к картине «Политическая демонстрация в Риме в 1846 году», принадлежащей кисти Карла Брюллова – середина ХIХ века. На троне папа Пий IХ, а вокруг бурлящие толпы людей, такие же ярые и непримиримые сторонники республики, как реальные друзья художника, итальянские и русские гарибальдисты.
Отечественные мотивы ярко присутствуют и в иностранном пейзаже тамбовского жителя английского происхождения Василия Шервуда «Горное озеро», но эти мотивы совсем иные, не набатные, а «лермонтовские» пастельные ощущения южной природы (кстати, обратное тождество: в «неорусском» стиле Московского Исторического музея находят романтические британские черты – одним из авторов проекта был Шервуд).
В небольшом прямоугольном помещении, увы, несколько теряются картины портретиста Василия Тропинина – выходца из крепостных графа Миниха, ставшего академиком живописи. Надо думать, выполненное им известное изображение заядлого московского театрала Санникова занимало в передней чичеринского дома в Карауле более выгодную позицию, равно как и «Старуха с чулком», которую скорый на суждения Борис Чичерин назвал «Портретом матери». Позже в запасниках Русского музея и Третьяковки нашли варианты этой работы – они позволяют предположить, что неизвестная дама приходилась Тропинину женой.
Но здесь мы в нашем «параллельном мире», художественном путешествии, доходим до той точки, где машина времени перестает работать, во всяком случае, машина времени модели «Тамбовская картинная галерея». Мы подошли «с тыла» к той эпохе, когда мир губернской усадьбы разбился вдребезги, и, чтобы его «осколки», выставленные на музейных стенах, не показались нам искусственными, мы должны выйти на воздух и посетить еще одно интереснейшее заведение.
При въезде в село, прямо у дороги, стоит небольшой одноэтажный дом. Это – местный краеведческий музей, посвященный истории Воронцовки. Первое, что видит посетитель при входе, – тщательно упрятанный под стекло макет с изображением усадьбы: колосящаяся в поле рожь и дорога, уходящие вдаль. Группы деревьев, за которыми скрываются разные хозяйственные постройки. Церковь в формах «классицизма», отдельно стоящая колокольня и двухэтажный господский дом. Типичный образ русского поместья конца XVIII столетия. Ольга Рей, директор музея, говорит, что «барский дом насчитывал 40 комнат. Полы в них были паркетные, снизу подбитые сукном. Внутри – гостиные, спальные и детские комнаты, библиотека, оружейная. Стены все увешаны портретами Воронцовых и их родственников, и даже собак…» Вплоть до 18-го года все это содержалось в идеальном состоянии (за некоторое время до того поместье перешло к землевладельцам Болдыревым, столь богатым, что это, по словам Рей, «позволяло им не только устраивать шумные, на весь уезд, охоты, но и не менее громкие балы и праздники»).
А затем все дотла сгорело. Большинство воронцовских крестьян погибли во время Гражданской войны. Те из уцелевших, которые были позажиточней, советскую власть встретили в штыки: вспыхнул известный многими злодеяниям «антоновский бунт». Рассказы о зверски растерзанном коммунисте, председателе местного колхоза, поныне можно услышать от пожилых сельчан.
Краеведческий сельский музей открылся всего несколько лет назад. С помещением «подсобил» сельсовет, а всей организацией музейного процесса занимается директор музея Ольга Анатольевна Рей, учительница, живущая в Воронцовке, которая с 1973 года по личной инициативе вдруг решила возрождать славный прежний облик этих мест. Конечно, бюджет ее «предприятия» практически равен нулю. Но историю ведь и не покупают в магазине, а собирают всегда по крупицам. Приходят местные жители, приносят разные, на посторонний взгляд, незначительные, старинные предметы. А один из жителей, ежегодно устраивающий в окрестностях раскопки, однажды подарил музею наконечник скифского копья, извлеченный из воронцовского кургана. Он, конечно, к усадьбе прямого отношения не имеет, но тем не менее является ценностью, от которой, вероятно, не отказались бы ни Воронцовы, ни граф Строганов, ни Борис Николаевич Чичерин.
Василий Кириллов | Фото Александра Сорина
Музей открыт ежедневно, кроме вторника, С 10 ДО 17 часов
Тамбов, ул. Советская, 97
Билет для взрослых – 10 руб.
Дети и пенсионеры – 5 руб.
Ветераны и инвалиды бесплатно
Проезд от вокзала: автобусы 18, 144, 145
Тел. (0752) 72-64-58, 72-85-43
Досье: Социальные гетто андеграунда
Наверное, впервые термин «андеграунд» был применен в США в начале 50-х годов по отношению к радиостанциям, вещавшим без лицензии. Тогда еще была свежа память о Второй мировой войне и подпольщиках, а пиратские радиостанции работали не менее успешно, чем «Красная капелла», и словечко «андеграунд» оказалось очень уместным. То, что это произошло в послевоенной Америке, было вовсе не случайным: здесь под влиянием европейской философии и европейского искусства возник ощутимый разрыв между мэйнстримом и альтернативной культурой. Да и почва для него была приготовлена заранее. Сегодня те давние события выглядят несколько комично. И вот почему.
В конце XIX века федеральная почтовая служба демократических США, в современной истории которых, как известно, не существует ни идеологической, ни политической цензуры, «возвела кордон» для ввоза в страну некоторых произведений Эмиля Золя, Ги де Мопассана и ряда других европейских писателей. А в 20-х годах XX века американские издатели отказались выпускать отдельные произведения собственного корифея – Теодора Драйзера. Спустя тридцать лет в очереди на разрешение быть изданными стояли «Город и столп» Гора Видала, набоковская «Лолита» и другие. Для благопристойного государства, где каждый гражданин – «потенциальный президент», а идеалы свободы незыблемы и одновременно безграничны, это было, конечно, объяснимо. Но вдруг сложилась такая ситуация, что нарыв прорвался. Нашлись те, кто хотел «законно» читать об Америке следующее: «Американские улицы суммарно видятся мне как гигантская выгребная яма, сточный колодец духа, все в себя всасывающий и превращающий в дерьмо на веки веков. А над выгребной ямой дух труда вздымает волшебную палочку, по мановению которой бок о бок возникают дворцы, фабрики, военные заводы… и сумасшедшие дома. Весь континент – это кошмар по производству наибольших бед в наибольшем количестве», «Вся система до такой степени прогнила, была так бесчеловечна и мерзка, неисправимо порочна и усложнена, что надо быть гением, чтобы ее хоть как-то упорядочить, уже не говоря о человечности или тепле. Я бунтовал против всей
