В последние дни путины в разделочном цехе, по указанию директора, брали только икру – рыбу под нож и на лежку в бункера. Спустя сутки – стоящий в цехе дух загнивающей рыбы терпеть еще можно. Спустя трое – грузили головы и тушки лосося прямо из мешков, с червями, – терпеть, не думая о последствиях, можно было опять. Но какой дух стоял в округе! Тогда-то баба Алла и надорвалась. Хоть и просила директора не ставить ее на эту работу. Все-таки под 60 человеку...
В заводской конторе бабе Алле должны еще 12 миллионов рублей за путину 95 года. Обещали рассчитаться осенью 96-го по реализации уже новой продукции. Тщетно. На общем собрании директор сказал просто:
«Забудьте!» Такое же положение, по словам бабы Аллы, почти у половины работников предприятия. В течение года зарплату выдавали разными продуктами, рыбой и икрой (покупали ее осенью 95-го на заводе по 18 тысяч рублей за баночку; зимой-весной 96-го, когда кончились деньги, заезжим коммерсантам отдавали уже за 12 тысяч – только бы прокормиться!)
Естественно, возмущению людей нет предела: работать готовы многие, в том числе и пенсионеры, – жить на что-то надо, да и пенсии на острове на месяц физически не хватает. Что говорить, если в июле – ноябре 96-го буханка хлеба в Курильске, Рейдово, Ясном стоила 8,5 тысячи рублей; килограмм копченой колбасы в Курильске по стоимости почти сравнялся с килограммом браконьерской либо иным путем добытой красной икры – 50-60 тысяч, а сливочное масло стоило 35-50 тысяч и т.п. С голода люди не умирают. Свои все-таки места. Но и работать готовы не за воздух и не за обещания руководителей. По этой причине некоторые и не пошли в 96-м в цеха завода. Не поверили – еще за прошлое не получили расчета.
Временных же работников в 95 году – студентов из Барнаула – рассчитали спустя два месяца по окончании работ. Первая партия тогда ушла на корабле лишь в ноябре – как раз к началу наступавшей зимней сессии. Впрочем, некоторые уезжали без твердой уверенности, что они еще студенты...
Местные жители с дирекцией судились, ругались и просто бастовали. Результат – нулевой. Веры в то, что что-то изменится к лучшему, по-видимому, у людей уже нет. Мнение, весьма распространенное здесь, – остров небольшой – все и везде куплено. Как заметил один курильский знакомый: «Жить на острове лучше не высовываясь: себе дороже. В любом случае, ничего не добьешься при нынешней администрации».
Права пословица: «Лес рубят – щепки не считают». Икорное дело – сфера, где делят и где крутятся огромные денежные средства. Потому-то, видимо, о людях здесь чаще всего предпочитают «забывать». На год и больше. До следующей путины – когда по горло нужны будут рабочие руки...
Андрей Шапран / фото автора
Южные Курилы – Материк
Страны и народы: Хюгге – не только уют
Пройдет несколько лет – и Копенгаген окончит вольное плавание в Балтике и окажется накрепко связанным железобетоном с Ютландией и нависшим с севера Скандинавским полуостровом. Но и тогда он сохранит ту особую, только ему присущую атмосферу мирного покоя, тепла и благорасположения – всего того, что датчане именуют коротким словом «hygge»...
По Стреэт, самой длинной пешеходной улице мира, или, если угодно, «копенгагенскому Арбату» – главному «тусовочному месту» датской столицы, – двигались одинокие прохожие. На огромной площади посреди комплекса королевского Амалиенборгского дворца стояла такая тишина, что были слышны шаги гвардейцев и покашливание одного из них. Даже в Нюхавне и на «шумной» стороне попадались лишь редкие молчаливые встречные. Только поблескивала вода канала да поскрипывали снасти парусников, на верхушках мачт которых на фоне темного неба чернели елки, привязанные там по случаю Рождества.
Будто я попал в другой город. Это первое впечатление от новой встречи с Копенгагеном было обманчивым, но позволило мне взглянуть на город, да и всю страну другими глазами. На самом деле, город, конечно, мало изменился с тех пор, когда я побывал там впервые (пятнадцать лет назад). Просто, лишенный летней туристской суеты, он открылся мне несколько иными гранями.
...Женщина обмакнула кисть в кобальт и стала наносить узор на тарелку.
– Сервизы с этим орнаментом делаются на нашей фабрике с момента ее основания, – шепотом, чтобы не мешать работе художницы, пояснила мне Бенте Байербю.
Она сама двадцать лет расписывала фарфор на Королевской копенгагенской мануфактуре, а теперь занимается связями с общественностью. Увидев, что на нее направлен объектив моей камеры, художница сняла с себя наушники: вид «уокмена», на ее взгляд, не очень вязался с двухсотлетними традициями. А немного позже, уже в фабричном музее, Бенте показывала мне статуэтку «Принцесса на горошине», один из шедевров фирмы. Чтобы добиться своих знаменитых пастельных тонов, фабрика выработала сложнейшую технологию обжига и глазурования. На изготовление «Принцессы», сказала Бенте, у прекрасного художника ушло полгода при полном рабочем дне. «Отсюда и цены на датский фарфор», – подумал я. С первого взгляда, неброский, но чем дольше смотришь, например, на статуэтку «Принцессы», тем яснее понимаешь: она поистине прекрасна.
Копенгаген, мне кажется, сродни этим фарфоровым изделиям. В нем есть такие достоинства и такая неяркая прелесть, которые открываются не с первого взгляда. В этом городе ощущается некая аристократическая скромность...
Тогда, в первый раз, как и большинство приезжих, я заканчивал свои блуждания по пешеходным улицам копенгагенского центра у канала Нюхавн – живописного, бойкого и наиболее популярного у туристов места Старого города. Теперь же я открыл для себя рядом, по соседству, благо и моя гостиница оказалась именно там, да еще и потому, что смог впервые увидеть этот квартал без людской суеты, – совершенно новый для себя и полюбившийся мне район Копенгагена.
Примечательной оказалась сама гостиница «Феникс». Она расположилась в здании XVII века. Внешне оно вроде бы и не заметное, но за каждым залом – своя история, а ресторан носит имя фон Плессена – командующего королевской гвардией, строителя и первого владельца здания. В холлах и коридорах – подлинные полотна XVIII века. А на улице, называющейся Бредгэде, вокруг отеля – средоточие частных галерей и художественных аукционов, включая и копенгагенский филиал знаменитой «Сотбис».
Одним концом Бредгэде выходит на Конгенс-Нюторв – с Королевским театром, лучшим датским универмагом «Магазин дю норд», другим – к фонтану со статуей легендарной Гефион, которая, распахав Скандинавию, вынула пласт земли, чтобы образовать озеро Венерн в Швеции и остров Зеландия в Балтике...
Почти от середины Бредгэде перпендикулярная улица выводит к Амалиенборгу. Четыре здания образуют комплекс королевского дворца. Строения вполне внушительные, если бы не пристань за ними, у которой швартуются гиганты-паромы, своими громадами нависающие над дворцом... Напротив своим зеленым с золотом куполом подпирает небо Мраморная церковь, строившаяся более ста лет. Ее купол, говорят, превосходит по размерам даже купол знаменитого собора Святого Петра в Риме...
Район улицы Бредгэде, вероятно, «самый русский» район в Копенгагене. Именно здесь, внося неожиданное разнообразие в коллекцию зеленых бронзовых шпилей своими тремя золочеными луковками, притаилась православная церковь Александра Невского. Она была сооружена для сотрудников российского посольства и едва ли не ежегодных визитов в Данию царской семьи. Однако непосредственно ее появление связано с любопытной страницей российско-датских отношений. Храм был построен в
