рану.
— Если хотите посмотреть, — сказала Миррима, хватая его за руку, — это будет вам кое-чего стоить!
— Стоить? — переспросил рыцарь и обезоруживающе улыбнулся. — Чего же?
— Глаза, — сказала Миррима. Толпа вокруг разразилась хохотом.
Биннесман вернулся с чашкой взбитого меда. Тут подбежала и Аверан с мелкими, бледными листьями лопатообразной формы, и чародей сказал ей:
— Теперь разомни их, раскатай меж ладоней. Аверан размяла листья.
— Положи в мед. Она исполнила указание.
Биннесман покопался в кармане, достал темный сухой стебелек и показал Аверан.
— Иссоп. Собирать его следует через два дня после дождя, использовать те листья, что у самых корней.
Он раскрошил листья, высыпал в мед, размешал пальцем. Затем добавил сухих листьев репейника, с помощью которых солдаты останавливали кровотечение из ран.
Тут подошли еще несколько человек, спрашивая на ходу:
— Что тут происходит?
— Боринсон потерял орешки, — ответил один из рыцарей, — и Биннесман собирается отрастить ему новые.
Вокруг захихикали. Но шутка была плохой, и Миррима даже не улыбнулась.
— А правда, скоро ли он снова сядет в седло? — не унимался рыцарь.
Биннесман повернулся к собравшимся.
— Вот до чего мы дошли? — закричал он. — Дети Земли стоят здесь, в святом месте, и насмехаются над Землей?
Миррима была уверена, что рыцари не имели в виду ничего дурного, но Биннесман пришел в ярость. Он выпрямился во весь рост и так гневно посмотрел на собравшихся зевак, что они попятились. Они даже начали потихоньку отступать от того, кто позволил себе неуместную шутку, от сэра Принхолма из Гередона.
— Как вы смеете? — вопросил Биннесман. — Ужели за последние дни вы ничему не научились?
Вы не могли сразиться с Темным Победителем, а здесь перед вами стоит Миррима — женщина, которая в то время не имела даров силы, ловкости и жизнестойкости и в одиночку убила его!
Вы, со всеми вашими дарами, не могли справиться с опустошителями в Каррисе, а Габорн вызвал червя, одного червя, и прогнал всю орду!
Как можете вы сомневаться в Силе, которой я служу? Не бывает ничего сломанного, что невозможно было бы починить. Не бывает больного, которого невозможно исцелить.
Земля создала вас. Она каждое мгновение дарует вам жизнь. И в этой священной долине, сэр Принхолм, я могу воткнуть в землю колышек, и к рассвету он станет человеком, куда лучшим, чем вы!
Миррима попятилась в страхе. У ног чародея начал клубиться зеленый туман, сам же он, казалось, так и излучал силу. В воздухе появился медный привкус, запахло мхом и древесными корнями.
Сэр Принхолм, от которого все отшатнулись, стоял бледный и трясся.
— Я не хотел никого обидеть. Это была шутка. Биннесман указал на Боринсона и вскричал:
— Клянусь именем Силы, которой я служу, этот евнух еще будет рождать детей!
Такого подарка Миррима не ожидала. И не верила, что такое возможно. Просто Принхолм разозлил Биннесмана и вынудил его прихвастнуть. Но если чародею и впрямь удастся исцелить ее мужа… колдовство имеет свою цену, это Миррима знала твердо. За такое чудо придется заплатить.
Рыцари и лорды присмирели, как получившие выволочку дети, стояли, боясь слово вымолвить.
Биннесман взял чашку с медом и травами, покружил ее в зеленом тумане у своих ног, затем встал на колени и добавил в нее щепотку земли.
Бросил взгляд на окружающих, передал чашку Мирриме.
— Пойдите к ручью. Встаньте на колени и начертите на воде руну исцеления семь раз. Потом своей рукой зачерпните воды и смешайте с мазью. Омойте мужа. Через час он сможет ехать верхом.
Затем он придвинулся ближе и шепнул:
— Правда, рана так тяжела, что исцелится нескоро… если вообще исцелится.
— Благодарю вас, — сказала Миррима. Сердце у нее колотилось. Она приняла чашку и осторожно, боясь расплескать, поставила на облучок.
Миррима завела телегу за угол, к каменной ограде сада при постоялом дворе, туда, где под ольховыми деревьями звенел ручей. Листва на деревьях отливала золотом, пробивавшийся сквозь нее солнечный свет окрашивал стволы в серебряный цвет.
Девушка остановилась в тени. Две дикие утки, плававшие в ручье, закрякали, выпрашивая у нее крошек.
Миррима стянула с Боринсона одеяло.
Выпрыгнула из телеги, постояла у воды. На земле золотым покрывалом лежали сбитые ночным ливнем листья. Мирно журчал ручей. Утки подплыли к ней, выбрались на берег.
Она встала у воды на колени и начертила семь раз руну исцеления.
Здесь было так спокойно, царила такая безмятежность. Чертя руны, Миррима почувствовала, что надо бы прочесть какое-то заклинание, но она ни одного не знала. Тут на ум ей пришла нескладная песенка без особого смысла, которую она сочинила сама еще в детстве и напевала, стирая белье в реке Двинделл.
Она всмотрелась в глубокую заводь, надеясь смутно, что увидит вдруг темную спину осетра, выписывающего в воде таинственные узоры.
Но ничего не увидела. Тогда она зачерпнула ладонью воды, размешала ее с мазью чародея.
Затем подошла с этим бальзамом из меда, трав, земли и воды к Боринсону, подняла его тунику.
И начала осторожно втирать смесь в рваную рану на месте его яичек. Ей больно было думать о том, что она еще никогда не касалась его здесь, ведь они не провели вместе ни одной ночи.
Боринсон вздрогнул от боли. Не приходя в себя, он поморщился и ударил кулаком по дну телеги.
— Извини, — сказала Миррима, но не прекратила втирание. За все хорошее приходится платить, даже за исцеление.
Едва она закончила, он вдруг застонал и позвал:
— Саффира!
И поднял руку, словно пытаясь нашарить кого-то рядом.
Миррима вздрогнула. Бальзам чародея может исцелить раненую плоть, подумала она, но исцелит ли он сердечную рану?
С Боринсона градом тек пот, лицо его покраснело. Миррима, глядя на него, усомнилась, несмотря
