нем, было воспоминаниями опустошителя. А они видели мир не так, как люди. Живое существо излучало для них голубое свечение. И сказать наверняка ей было трудно.
— Да, — дрогнувшим от страха и отвращения голосом произнесла Аверан. — Как будто он.
Насмотревшись сегодня на столько мертвых опустошителей, она не решалась высказаться более уверенно.
Под тяжестью верхней туши костная пластина на черепе Пролагателя слегка сдвинулась, и морда была перекошена.
— Если б его не раздавили так, я бы знала наверняка.
— А руна та самая? — спросил Габорн. Рисунок на плече опустошителя еще слабо светился в темноте.
— Не знаю, — призналась Аверан. — Опустошители же не различают цвета. Руны для них
Воспоминания, которыми обладала девочка, не сохранили очертаний, и сказать, та это руна или не та, она не могла.
Она долго еще разглядывала чудовище. В пещерке пахло только дымом. Будь у нее чутье, как у опустошителя, и доберись она до задних щупалец, ей сразу стало бы все ясно.
— Я не уверена до конца.
— А мозг есть будешь?
Аверан подняла на Габорна глаза. От страха у нее перехватило дыхание. Девочка с такой силой сжала кулаки, что ногти впились в ладони.
— Не знаю. А вдруг это не он?
— Но ведь он похож на того, кого мы ищем?
Аверан от страха замутило.
— Да, — сказала она. — Но я не могу… Габорн приподнял рукой ее подбородок и заглянул в глаза.
— Послушай, в твоей силе нуждается весь мир. Мы прогнали опустошителей со скалы, но уже надвигается новая угроза. Завтра в сражении погибнут люди, сотни, а то и тысячи. И опасность будет угрожать еще десяткам тысяч.
— Думаете, от этого мне станет легче? — спросила Аверан. — Я боюсь. В прошлый раз мне было так плохо…
— Мужчины всегда жертвуют своей жизнью, — сказал Габорн. — И не только на войне. Они отдают все силы, когда трудятся, чтобы прокормить своих жен и детей.
— Женщины тоже отдают все силы, — сказала Аверан, вспомнив о своей матери.
— Согласен, — кивнул Габорн. — Я прошу тебя сделать не больше того, что делает каждый человек — и мужчина, и женщина. Когда ты вырастешь, ты тоже должна будешь отдавать себя. Случается, что человек отдает всю свою жизнь в одно мгновение, но чаще всего он отдает ее понемногу в течение долгих лет. И мне нужно, чтобы ты стала взрослой прямо сейчас.
Биннесман обнял ее в утешение, чего Габорн сделать не мог. Он вынужден был требовать от нее исполнения ее долга.
— За последние два часа разведчики осмотрели почти всех мертвецов, — настойчиво сказал он. — Другого похожего среди них нет.
Аверан сглотнула комок в горле. Габорн просит ее всего лишь стать взрослой. А это случится с нею независимо от ее желания.
— Я буду есть.
И, дав согласие, она испытала облегчение. Есть мозг предстояло, в конце концов, один раз, последний.
Габорн глубоко вздохнул, встал на колени и крепко обнял ее.
— Благодарю тебя, — сказал он.
Габорн чувствовал полное изнеможение — не физическое, но умственное и моральное, словно кто-то высосал из него все силы вообще.
— Достаньте ей мозга, — сказал он разведчику. До «заветного треугольника» чудовища, по счастью, было легко добраться.
Затем он положил руку Биннесману на плечо и шепнул:
— Побудьте с нею. И помогите, чем сможете. Мне надо немного отдохнуть.
Он вернулся к своему коню и проскакал милю вдоль скалы на север, к упавшей статуе Мангана. Хроно последовал за ним.
Статуя при падении разбилась на мелкие куски. Спешившись, Габорн поднял осколок выщербленной временем головы и, держа его в руках, присел на камень.
На память о лорде Мангане людям осталось немногое — несколько изречений, эта статуя. О нем знали, что он построил здесь крепость больше тысячи лет назад. И не дал Мангане завоевать западную Мистаррию. Выиграл немало сражений. Погиб молодым от руки бесчестного врага. Через пятьдесят лет сын его заказал мастерам поставить в скалах статую отца. И сейчас Габорн с почтением держал в руках ее осколок, выветренный, шершавый камень, покрытый лишайником.
Габорн заметил падающую звезду и поднял взгляд. За последние три часа звезд упало, наверное, не меньше ста.
Габорн размышлял. Что-то менялось в мире. Опасность, угрожавшая раненым, которые спускались по реке Доннестгри вместе с отрядом его воинов, все возрастала.
Он уже лучше понимал свои ощущения. Порой он чувствовал опасность заранее. Порой предчувствие вспыхивало незадолго до удара. Разбираться во всем этом было все равно что смотреть в котелок с закипающей водой и пытаться определить, какой из пузырьков всплывет первым. Это больше походило на гадание, чем на расчет, и Габорн подозревал, что все меняется постоянно, в зависимости от шагов, которые предпринимали он и его враги.
Боринсону и Мирриме тоже угрожала неведомая, но страшная опасность. Он пытался их предупредить, но ничего не получалось. И неизвестно было, как долго он еще будет беспомощен. Неужели он наказан без прощения, навсегда? И Земля позволит его Избранным погибнуть? Или она все же вернет ему силы в час истинной нужды?
Мысль о том, что он потеряет Избранных, была для него невыносима. Они же не просто умирали. Когда кто-то из них расставался с жизнью, умирала и какая-то часть самого Габорна.
«Умирает не часть меня самого, — понял он вдруг. — Когда гибнет мужчина, то его жена теряет мужа, а ребенок — отца. Пострадать из-за его гибели может целая деревня — если он был хлебопеком, к примеру, или просто хорошим жизнерадостным человеком, умевшим шуткой облегчить другому боль и развеять дурное настроение. Утрата его умения нанесет ущерб всем, кто жил рядом с ним, и отчасти — всему его народу и даже государству.
Мы все, род человеческий, — единое целое, как полотно ткани. Выдерни одну нить — и может распуститься все.
И как же много нитей уже выдернуто!»
В душе Габорна острой болью отзывалась утрата отца, родителей Иом, сотен тысяч уже погибших людей и миллионов, которым еще предстояло погибнуть,
Он тяжело вздохнул. И сказал Хроно:
— Радж Ахтен под Картишем. Он слабеет. Но убил сегодня еще дюжину моих Избранных.
— Вы слишком много беспокоитесь о благополучии своего врага, — заметил Хроно.
Габорн повернулся к нему. Тощий, как скелет, летописец сидел на камне, подтянув колени к подбородку, надвинув на лицо капюшон. Габорн сказал:
— У меня нет ни одного врага, пока у меня остается выбор. Ты знаешь, что ждет Радж Ахтена в Картише?
— Время покажет, — отвечал Хроно. Габорн сказал:
— Я чувствую приближение великой опасности. И подозреваю, что Картиш уже разрушен.
— Ни подтвердить, ни отрицать ваших подозрений я не могу, — ответил Хроно.
Зная этого человека всю жизнь, Габорн ничего Другого и не ожидал. Сколько раз он пытался
