глаз под краном, а Менглет споласкивался в уборной каждое утро и вечер с головы до пят. Жара Азии подступала.
«Только бы никто не запил в начале сезона», -думал Менглет. А запить могли и Бабин, и «сопатка- талант» Ширшов.
Но в вагоне мертвецки пьяным еще никто не валялся. И Жорик надеялся: «Не запьют! У всех же роли! Все будут заняты с утра до вечера. Не запьют».
А Ершов, с которым Менглет ежедневно советовался, сердито рявкал: «Выгоним! Заменим! Тут же! А премьеру выпустим в срок».
Для Вали Королевой в «Бедности…» и «Земле» ролей не нашлось. Но мгновенно загоревшая под солнцем Средней Азии, бьющим в окна, Валя была Менглету желанна — как в пору поездки по раскулаченным селам. Дочка в Воронеже отвыкла от родителей, но что поделаешь? Взять ее в бывший кишлак Душанбе — рисковать здоровьем голубоглазой попрыгуньи-бегуньи. С ним его «Королёва-королева» — и он всегда будет с ней. Заглядываться на других ему теперь просто времени не останется.
По тридцать седьмому году мчался вагон, набитый смехом, весельем, поэзией, пением, шутками, недальновидной и потому счастливой молодостью. Конечно, есть перегибы, но «жизнь — хороша! И жить хорошо!» — как сказал поэт. Правда, он через три года самоубился, но в 10-летие Великого Октября он же был уверен, что ему — «жить хорошо»!
И пышнотелая Аля, у которой двое близких друзей были за решеткой, пела:
И орали на весь вагон энтузиасты:
…И вот Сталинабад. Все толпились возле окон. В жарком мареве чуть поблескивали снеговые вершины.
— Горы! — воскликнула Королева. — Жорик, нас встречают горы!
— Они совсем близко! — удивился Менглет.
— Это только так кажется, — сказал Ершов. Горы далеко…
Глава 7. «Смуги»
На вокзале актеров встречали: пыль, жара и раздрызганная трехтонка (пятитонка?). Представителей партии и правительства не наблюдалось. Общественность представлял шофер Миша, белобрысый парень с облезлым носом. Папа занервничал. Куда-то исчез, вернулся, снова исчез и, появившись, закричал:
Бистро! Все в машину! За багажом приедем позже, а сейчас — самое необходимое, и все в грузовик! Наташкэ! Вовкэ! Бистро!
Менглет поинтересовался:
— А куда мы поедем?
— В ДКА!
— Оттуда по квартирам?
— Я же сказал: бистро! — взревел Папа. — С квартирами разберемся.
Во дворе Дома Красной Армии их тоже никто не встретил. Ицкович убежал выяснять насчет квартир, а молодые энтузиасты… «бистро» разделись (почти догола) и стали играть в волейбол (сетка на площадке была натянута, был и мяч).
Осеннее солнце жгло по-летнему, мяч взлетал, падал… Менглет «гасил» (иногда в сетку), принимая «резаную» подачу (иногда не принимая), Русанова сидела в тени Дегтяря.
Сыграли несколько партий. В перерывах бегали обливаться под колонку. Солнце закатывалось. Иц- кович не появлялся.
Шофер Миша тоже сгинул. Явились они вместе, от Миши попахивало спиртным, непьющий Ицкович обливался потом — умаялся (пальто лежало в грузовике).
— Ты сошел с ума! — закричал он Менглету. — Ты весь обгорел, завтра с тебя будет слезать кожа клочьями! Папа ехидно улыбнулся. Как ты будешь завтра репетировать свою «Землю»?
— Квартиры есть? — спросил Менглет.
Нет! — ответил Ицкович. — Но завтра-послезавтра будут! А сейчас — бистро в машину и в Дом дехканина!
Во дворе— саду Дома дехканина их ждали: солдатские койки, застеленные чистым бельем, прохлада, журчание арыка и звездное небо над головой.
Поужинали горячими лепешками прямо из тандыра, холодные гроздья винограда лежали на них, как на блюдах.
По главной — Ленинской — улице (Старой Азиатской дороге) проходил караван. Звон верблюжьих колокольцев не тревожил спящих.
«И-а-а! И-а-а!» кричал где-то одинокий ишак.
Молодые энтузиасты спали.
Премьера «Земли» состоялась в срок. К тому времени все разместились по «квартирам»: кто в «кибитке» (саманная мазанка), кто в гостинице (единственной в городе), кто в комнатах домиков, принадлежащих местному русскому населению. Сцена ДКА имела кулисы, и все помещение было уютным. В столовой ДКА актеры питались — преимущественно свиными отбивными. Некоторые злоупотребляли пивом («талант» Ширшов подружился с шофером Мишей, и оба они любили хлебнуть пивка «с прицепом»), но репетировали все с полным воодушевлением, замечаниями Штейна иногда пренебрегая.
На премьере присутствовали первый секретарь компартии Таджикской ССР Дмитрий Захарович Протопопов и второй секретарь товарищ Курбанов. Зрительный зал заполнили военные с прослойкой русского населения (состоявшего в основном из евреев). Был ли командарм Шапкин? Предполагаю, был! Позже его усы можно было частенько увидеть в первом ряду зала.
Дмитрий Захарович Протопопов в полувоенном костюме… толстый живот перетянут ремнем с пряжкой, на коротких ногах, лицо как у младенца, гладкое, розовое и благодушное. В просторечии все называли первого секретаря не Протопопов, а короче — Протопоп.
Спектакль «Земля» имел успех. Блеснула сапожками и цинизмом бандитка Косова — Агафоника Миро-польская. Кулак Сторожев — Дегтярь — не подкачал. Трагический дуэт бедняцкой девушки и одураченного Антоновым парня-бедняка очень мило исполнили шепчущая Русанова и сипящий (от холодного пива) Ширшов. Его брата, праведного, правильного коммуниста Листрата, воплощал Георгий Менглет! Ничего по поводу роли я из него вытянуть не могла!
— Помню… рука у меня была перевязана. Последствие ранения, что ли? А больше ничего не помню… Весь Листрат — какое-то пятно… Темное…
Ну ладно, Менглет Листрата забыл. Старожилы помнят. Листрат Менглета был не темный, а светлый, чистый и… добрый. Ретроспективно глядя на коммунистов — «добрыми» их представить невозможно. Но ведь премьера «Земли» в Сталинабаде прошла более полувека назад! Менглету только- только исполнилось двадцать пять лет. О крестьянском восстании на Тамбовщине, в котором участвовало более пятидесяти тысяч человек, Жорик мало что знал. Коммунист Листрат выписан Н. Виртой светлыми красками. Таким его и сыграл Менглет. Была еще в его Листрате затаенная грусть. Быть может,
