Но ребята ее не слышали. Сосредоточенные, собранные, они неслись на лыжах по заснеженному лесу, часто перебирая паками.
Расстояние между ними и бегущим неотрывно сокращалось.
Человек упал, но тут же встал и вновь запрыгал по сугробам. Но, видно, силы оставляли его, потому что передвигался он очень медленно, по-черепашьи. Часто останавливался, чтобы перевести дух.
ЧЕЛОВЕК упал, поднялся, снова упал, провалившись в сугроб по грудь. Сил не осталось. Не осталось и надежды! Ему не уйти.
Еще сутки назад он мечтал умереть. Он искал смерти, молил о ней… А теперь… Теперь ЧЕЛОВЕК хотел жить. Так хотел, как никогда в своей жизни. И причина тому — любовь! Которая опять пришла, пришла, не смотря ни на что. И оживила его сердце, возродила душу…
Вот во имя этой любви ЧЕЛОВЕК и должен жить!
Ребята настигали беглеца. Оставалось преодолеть каких-то 5-6 метров.
Вдруг человек затормозил. Развернулся. Перескочил через поваленную ель и бросился в обратном направлении — к дороге. В его маневрах не было никакого смысла. Как не петляй — все равно поймают, либо нагонят лыжники, либо сцапаем мы, стоящие у машины.
Человек грохнулся, зацепившись ногой за ветку. Лицом в снег. Плашмя. Вытянув руки вперед. Одна из рукавиц слетела. И нашему взору предстала тонкая суховатая рука. С длинными узловатыми пальцами и крашенными в розовый цвет ногтями…
— Это баба! — заорал Артемон. — Баба!
— Я человек! — взвизгнуло создание, тяжело поднимаясь. — Человек!
Наконец, женщина встала. Покачнулась. Оперлась плечом о ствол сосны. Сбросила другую рукавицу, вытерла сырое лицо рукой.
— ЧЕ-ЛО-ВЕК! — вновь повторила она уже тихо. А потом сорвала с головы капюшон и прокричала. — А вы не хотите видеть во мне человека! Никто из вас! И ни в одной из нас! Вам только секс подавай! Порнуху! Тело! Мясо! И чем больше мяса, тем лучше! Вам нужны глупые титястые самки! Такие, как она! — женщина ткнула пальцем в Соньку. — Смазливые морды, ноги от ушей. Таких вы любите. Вам не нужна искренность, порядочность, верность! Вы плевали на чувства! На мои стихи, письма! На душу мою человеческую!
Изольда зарыдала. Бухнулась на колени. Согнулась по полам. И уткнув свое изможденное лицо в ладони, надрывно закричала:
— Я ненавижу вас за это! На-на-ви-жу! Вы все моральные уроды. Предатели! — она резко вздернула лицо и пронзительно глянула на Артемона. — И ты! Ты, которого я полюбила. Променял меня на пустую бабенку со смазливой мордой! Почему? — хрипло, как ворона, проорала она. — Почему меня никто не любит? Разве я не достойна счастья? Разве я хуже… — ее слова становились все тише, все неразборчивее, пока не переросли в бессвязное бормотание.
Артемон подъехал к ней, опустился рядом, приподнял за локоть и прошептал:
— Прости!
19.
Я тихонько сидела в уголке Музыкального зала. Рядом со мной разместились Сонька с Ксюшей. Чуть поодаль Геркулесов. Русов на правах главного восседал за столом в центре зала. Перед ним сидела Изольда. Все в том же ватнике, в той же толстовке. Она была спокойна, только на щеках алел лихорадочный румянец.
Изольда говорила. Своим детским, писклявым голоском она рассказывала страшную историю преступления.
— Я любили Петю. Очень сильно. Болезненно сильно. Как одержимая. Я всегда была влюбчивой, но чувство к Пете было ни на что не похоже… — Голос ее сорвался. — Простите. Мне сложно об этом говорить… — Изольда провела по лицу рукой, вздохнула. — В общем, я болела им, как болеют чумой. Именно чумой, а не гриппом, например. Потому что от моей любви не возможно было излечиться…
— Гражданин Сумин Петр Николаевич знал о вашем чувстве? — спросил Русов строго. Ему было не до лирики, ему протокол надо составлять.
— Петя? Конечно. Я говорила ему. И не раз. В письмах. В стихах. Я писала целые поэмы и отсылал ему. Я не подписывалась, но он, по-моему, догадался… — Изольда закусила губу. — Он подошел ко мне однажды, сказал, что я ему тоже нравлюсь. И пригласил к себе домой. Как он сказал, на рюмку чаю.
— И вы пошли?
— Нет, не пошла. Полетела. На крыльях… — Взгляд ее затуманился, стал мечтательным и томным. — У нас был роман. Настоящий. Мы встречались два раза в неделю. Я оставалась у него на ночь… Он стал моим первым мужчиной…
— Ваше чувство было взаимным? — в очередной раз перебил ее Русов. Но, на мой взгляд, этот вопрос он задал из чистого любопытства.
— Конечно, нет. Но поняла я это не сразу. Я наивной была, тешила себя надеждами, думала, что он хотя бы привязан ко мне, но… Петя был бабником. Идейным. Он считал, что мужчина должен за свою жизнь не дерево посадить, не дом построить, а перетрахать наибольшее количество баб. Так что я была очередной из списка. 125 пунктом. — Она говорила и постоянно теребила волосы, словно это ее успокаивало. То наматывала на палец свой жиденький хвостик, то разматывала. То наматывала, то разматывала. Как заведенная. — А еще моя любовь была бальзамом на его поганую душу. Он радовался, как ребенок, читая мои стихи. Ему было лестно. Приятно. Ведь никто не любил его так, как я. — Изольда рывком сорвала с волос резинку, отбросила ее. — Но ему мало было воспользоваться моей слабостью, ему надо было еще и растоптать меня… Он всем раззвонил о моей любви. Он раздал мои письма друзьям. Он приставал ко всем подряд у меня на глазах, он лапал, тискал, залазил под юбки и все открыто, даже напоказ. Ему нравилось видеть, как я страдаю от этого! — она закрыла глаза, сглотнула, потом возобновила рассказ. — И даже им, своим шлюхам, он показывал мои поэмы… И они вместе ржали, как кони, над выстраданными строчками… Вот тогда я его и возненавидела! Тогда я и приговорила его к смерти!
— Когда именно вы замыслили убить гражданина Сумина? — сухо спросил Русов.
— Я не помню числа, — она поморщилась. — Хотя нет, помню… Это было в пятницу. По дороге на турбазу. Я ехала в автобусе, смотрела на него, думала, вспоминала… Ненавидела! Любила! Приговорила!
— Давайте без мелодраматических пассажей, — строго проговорил Русов. — По существу, пожалуйста.
— Да, — взволнованно поддакнула Изольда. — Вы правы, мелодрамы ни к чему. Я буду по существу… — Она опять вцепилась в свои волосы и продолжила рассказ. — У меня математический ум, что и понятно, ведь я по профессии не бухгалтер, а именно математик. Я все точно рассчитала. Я решила, что убью его обязательно на турбазе. Потому что… Хотя об этом позже. Сначала я расскажу вам о другом…
— Это вы пытались убить Симакова Антона Степановича? — раздраженно рыкнул Русов. По его лицу было видно, что он до смерти устал от «лирических» отступлений обвиняемой.
— Я не собиралась его убивать! — возмутилась Изольда. — Мне нужно было его нейтрализовать. Чтобы на время, а именно на вечер субботы, место Антона занял Петр.
— Зачем?
— Петр никогда не бывал один. Всегда вокруг него кто-то терся. То бабы, то мужики. То друзья, то подруги. Он был очень активен. У меня не было шансов застать его одного… По этому я и нейтрализовала Симакова. Я знала, что именно Петр заменит его. И знала, что лыжный инструктор единственный не успевает к началу дискотеки — он должен заниматься инвентарем. По этому…
— Ясно! Дальше.
— Когда началась дискотека, я незаметно покинула зал и по тропке прошла к корпусу. Она ведет к
