– Раньше я мечтал об этом, – равнодушно ответил Мессинг. – Сталину писал, чтобы создали лабораторию… Хрущеву писал… А теперь как-то перегорело… старый я, Сергей Михалыч, о другом думаю…
– Перестань, Вольф Григорьевич, – нахмурился врач. – Понимаю, время сейчас не то…
– Сергей Михайлович, – подала голос медсестра. – Может, я на ночь тут останусь? Вдруг хуже станет?
– Не стоит, – резко отказался Мессинг. – Я тут для чего? Уколы делать я умею… А вы поезжайте. Если что, я позвоню…
– Я сам позвоню, Вольф Григорьевич. – Врач пожал руку Мессингу, снял халат и отдал его медсестре. – Слышь, Вольф Григорьич, а что ты стал так сильно хромать?
– Ноги болят… Что-то с суставами… припухают, болят…
– Так приезжай – обследуем, лечение назначим.
– Благодарю тебя, Сергей Михайлович, непременно подъеду..
В прихожей Мессинг еще раз раскланялся с ними и закрыл дверь. И сразу навалилась тишина. Он постоял неподвижно, медленно прошел на кухню, подошел к окну. Вечерние сумерки расплылись по городу, светили многочисленные окна в домах, внизу мелькали белые и красные огни автомобилей, горели фонари. Мессинг прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза…
…И вдруг подлая память вернула его в далекое прошлое… Вот маленький мальчик Вольф с ужасом смотрит из-под лавки, как старый контролер рассматривает клочок газеты, как он прокалывает его компостером и возвращает Вольфу, и что-то говорит ему, улыбаясь… А потом, как вспышка молнии – тамбур и открытая дверь вагона и старый контролер в проеме двери держится за поручень, и за его спиной мелькают деревья и телеграфные столбы. Контролер оборачивается, и теперь ужас на его лице такой же, как минуту назад был на лице мальчика. Губы контролера судорожно шепчут: «Не надо… не надо…», и глаза умоляют о пощаде…
Но мальчик Вольф стоит в дверях тамбура и смотрит черными огромными глазами на контролера. И тот медленно разжимает руку, отпуская поручень, и прыгает в темноту с душераздирающим протяжным криком…
…Мессинг вздрогнул, приходя в себя, ладонями провел по лицу, словно стирая видения прошлого, и медленно пошел в спальню.
Аида Михайловна не спала, она посмотрела на Мессинга большими лучистыми глазами и чуть улыбнулась:
– Ты знаешь, Вольфушка, мне стало много лучше…
Мессинг присел на край кровати, взял руку жены в свои, медленно наклонился и ткнулся в ладонь лицом, прижался губами.
– Ты ужинал? – тихо спросила Аида.
– Ужинал… – не отрывая лица от ее ладони, глухо ответил Мессинг.
– А что ты ужинал?
– Кашу ел… гречневую… с молоком…
– Какую кашу? Я не варила тебе каши.
– Я вчерашнюю съел. – Мессинг поднял голову и посмотрел на Аиду Михайловну.
– Зачем ты врешь, Вольф? Не было вчерашней каши. Я даже кастрюли все вымыла.
– Я правда сыт, Аида, я не хочу есть… ну что ты в самом деле? Нашла время говорить об ужине…
– Господи, какой же ты все-таки несносный человек, – Аида Михайловна вдруг отстранила его руки и медленно поднялась, спустила ноги с кровати. – Подай мне халат, пожалуйста.
– Аида, два часа ночи!
– Я не смогу заснуть, зная, что ты голодный.
– Я совсем не голоден, Аида, честное слово! – доставая из шкафа халат и подавая его жене, поклялся Мессинг. – Зачем ты сама себе придумываешь дела?
– Кто же еще будет их мне придумывать? – Аида Михайловна надела халат, сунула ноги в домашние тапочки и пошла из спальни. – Не беспокойся, я чувствую себя нормально.
Прошло совсем немного времени, и на кухонном столе уже стояли тарелка с омлетом и салат – нарезанные помидоры, огурцы, редиска и зеленая редька, сдобренные подсолнечным маслом – и чашка дымящегося крепкого чая. Мессинг с аппетитом поедал омлет и салат, запивая их чаем. Аида Михайловна сидела напротив, подперев кулаком щеку, и смотрела на него с едва заметной улыбкой.
– Вольф, – тихо позвала Аида Михайловна.
– Что? – не сразу оторвавшись от еды, спросил Мессинг.
– С концертами завязали, да?
– Почему? Завтра Ёся обещал сказать маршрут гастролей.
– В райцентрах и совхозах? – улыбнулась Аида Михайловна.
– А чем совхозы и райцентры хуже областных центров? Такие же залы, такие же люди… даже лучше… Ну хочешь, откажусь?
– Решай сам, Вольф… только что ты будешь делать дома?
– Как что? Мы будем вместе… Между прочим, мне пенсия полагается… И тебе тоже…
– Это радует, – опять улыбнулась Аида Михайловна. – Пустячок, а приятно…
– А что, действительно приятно… Будем в Сокольниках гулять… зимой на лыжах кататься, будем читать по вечерам… чаи гонять, в шахматы играть…
– Завораживающая перспектива… – тихая улыбка не сходила с лица Аиды Михайловны. – Знаешь, Вольф, мне придется пожить подольше, а то ты без меня… долго не протянешь… ты ведь совсем не умеешь жить, Вольф…
Мессинг снова перестал есть, долго смотрел на жену, пожал плечами и пробормотал растерянно:
– Наверное, ты права… действительно не умею… и теперь уж не научусь…
– Ты ешь, Вольфушка, ешь, дорогой…
– Я ем, ты же видишь… – И Мессинг вновь склонился над тарелкой, доедая омлет, вдруг спросил. – А как ты поняла, что я голодный?
– Сама удивляюсь, как же я догадалась?
Мессинг читал стихи глуховатым ровным голосом, потом посмотрел на Аиду Михайловну. Она лежала с закрытыми глазами.
– Ты спишь, Аида?
– Нет… Помнишь, в сорок втором на Новый год нам подарили маленькую баночку черной икры?
– Помню, конечно… а что такое? Тебе захотелось икры?
– Нет, нет, Вольф, я просто вспомнила… читай дальше… замечательные стихи. А как твои ноги, болят?
– Немного…
