вокруг сновали кричащие и улыбающиеся люди в цветастых одеждах.
Канарис свернул на другую пустынную улочку. Вдоль нее тянулись высокие глухие стены, под самыми крышами на брошенных из окна в окно веревках сушилось выстиранное белье. Канарис, оглядываясь по сторонам, быстро шел по улочке и вдруг увидел двух идущих навстречу мужчин в светлых костюмах и шляпах, надвинутых на глаза.
Канарис чуть замедлил шаги, но продолжал идти. Завел правую руку за спину, приподнял край пиджака – на спине из-за пояса торчала рукоятка пистолета. Канарис не замедлил шага. Он и двое мужчин постепенно сближались.
Выдернуть пистолет и выстрелить Канарис успел раньше. Противники еще только поднимали пистолеты, когда прогремели два выстрела. Оба мужчины грузно завалились на мостовую. Канарис подошел к ним, пригляделся, брезгливо пнул одного ногой и процедил:
– Поганый латинос… – и быстро пошел по улице.
Из одного окна высунулась полураздетая черноволосая женщина, глянула вниз и что-то испуганно прокричала.
Канарис ускорил шаги, потом побежал.
Черный «майбах» и мотоциклы остановились у подъезда старинного здания с колоннами. У колонн стояли два автоматчика. Дальше широкая лестница вела к подъезду с большими дубовыми дверьми, украшенными бронзовыми ручками с львиными головами. По бокам дверей несли караул еще два немецких солдата с автоматами.
– Прошу, пан Мессинг! – Канарис предупредительно распахнул дверцу, и Мессинг выбрался из автомобиля.
Он огляделся по сторонам и вновь наткнулся на улыбающуюся физиономию Канариса.
– Пойдемте, пан Мессинг, я устрою вас как нельзя лучше. – Канарис взял его под руку и почти насильно повел по ступенькам лестницы, на ходу обернулся к охране: – Ждите! Сейчас поедем!
Один из автоматчиков, унтер-офицер, козырнул:
– Слушаюсь, герр штандартенфюрер. – Солдаты повернулись и отошли к своим мотоциклам.
…Они шли по гулкому коридору. Мессинг впереди. Канарис сзади.
– Стойте, – скомандовал Канарис.
Мессинг остановился. Канарис толкнул дверь и положил руку на плечо Вольфа, направляя его внутрь.
Это была приемная перед кабинетом. За письменным столом сидел молоденький шарфюрер. При виде штандартенфюрера он поспешно встал.
– Вызывайте наряд. Обыскать и определить в одну из подвальных камер. В одиночную. Охрана строжайшая. Никаких мер воздействия не предпринимать. Завтра я им займусь лично. Все ясно?
– Так точно, repp штандартенфюрер, – козырнул секретарь.
– Кто меня домогался? – спросил Канарис.
– Звонил комендант города. Звонил командир танкового полка полковник Курт Швангер. Сказал, что у вас назначена встреча.
– Ах да, совсем забыл. В карты поиграть собирались. – Канарис стукнул себя ладонью по лбу. – Ладно, придется отложить.
Мессинг, услышав про карты, вдруг усмехнулся:
– Надеюсь, вы больше не будете просить меня отыграться за вас?
– А может, и попрошу! – ничуть не смутившись, улыбнулся Канарис. – Полагаю, вы не откажете? Выручите меня, как тогда… много лет назад… Я вполне серьезно говорю вам: я все помню и до сих пор благодарен вам…
– Что здесь раньше было? – спросил Мессинг.
– Странно, что вы об этом спрашиваете, пан Мессинг, – усмехнулся Канарис. – Неужели не дошли своим внутренним взором?
– Польская контрразведка… – подумав, ответил Мессинг.
– Браво, пан Мессинг. Вы снова не ошиблись. Неужели доводилось раньше здесь бывать?
– Нет, не доводилось…
– Действительно, у вас уникальные способности. Недаром фюрер назначил за вашу голову награду в двести пятьдесят тысяч… Но теперь от меня ничего не зависит. Приказ есть приказ. Завтра мы увидимся и обо всем поговорим. – Канарис снова широко улыбнулся и вышел.
– Садитесь, – приказал шарфюрер и указал на кресло у стола.
Мессинг сел. Через секунду в кабинете появились два фельдфебеля. За ними вошли два солдата и встали у дверей.
– Встаньте. Снимите пальто, – приказал высокий рыжий фельдфебель.
Мессинг снял пальто. Рыжий передал его другому фельдфебелю, тот принялся методично прощупывать его длинными пальцами, потом вывернул карманы и после этого отложил пальто на кожаный диван. Мессинг все это время не сводил с него глаз.
Затем рыжий фельдфебель начал обыскивать самого Мессинга.
Потом два фельдфебеля снова вели его по длинному коридору мимо дверей с номерами. Шаги гулко отдавались под сводами. Рыжий крутил на пальце большую связку ключей, они позвякивали.
Навстречу им попались два таких же фельдфебеля и человек в окровавленной белой рубашке, с руками, заведенными за спину. Опустив голову, человек смотрел в пол.
Потом они спускались по лестнице… Один пролет… другой… и снова коридор, бетонный пол, и снова – двери. Только теперь не деревянные, а железные с круглыми глазками.
Возле одной такой двери рыжий фельдфебель скомандовал:
– Стоять.
Мессинг остановился. Рыжий открыл дверь, снова скомандовал:
– Заходи.
Мессинг зашел, и дверь с железным грохотом затворилась. Лязгнул засов. Мессинг постоял, осматривая камеру – топчан в углу, под потолком тусклая лампочка, забранная пыльной решеткой, стены, выкрашенные бурой краской.
Мессинг прошел к топчану, лег, накрылся пальто и закинул руки за голову. Его остановившийся взгляд был устремлен на лампочку под потолком.
Аргентинская публика отличалась от европейской прежде всего тем, что была одета роскошно. У мужчин и женщин на пальцах и шеях сверкали бриллианты такой величины, которые европейцы просто побоялись бы носить. И еще почти все мужчины щеголяли черными усами – пышными и тонкими, тщательно подбритыми и небрежно свисающими… Короче говоря, большинство латиноамериканских мужчин были смуглыми и усатыми, как и большинство женщин – необыкновенно красивыми, с огромными черными глазами и роскошными черными же волосами, в которых сверкали бриллиантовые и изумрудные броши и заколки. И убранство театра также изобиловало позолотой и драпировками из тяжелого красного и синего бархата. Все вокруг просто кричало о необыкновенном богатстве жителей Аргентины.
Цельмейстер красовался на сцене в блестящем белом смокинге и выглядел под стать разодетой публике. Мессинг, с длинными черными волосами, в черном костюме, бледный и сосредоточенный, казался белой, то есть черной, вороной в этом нарядном и богатом обществе.
– Я хотел бы попросить четырех желающих выйти к нам на сцену и самим участвовать в психологическом опыте. Уверяю вас, вашему удивлению не будет предела. Ваши честь и достоинство, сеньоры и сеньорины, не будет задето – более того, вы испытаете чувство настоящего восторга, когда сможете заглянуть в необъяснимые тайны психологии, в тайны человеческого мозга. Прошу вас, смелее, господа! – Цельмейстер застыл в полупоклоне.
В зале улыбались, негромко переговаривались, раздавались жидкие аплодисменты, но никто не желал выйти на сцену.
И вдруг со своего места вскочила высокая стройная девушка в белом с голубыми цветами платье, черноволосая, с сияющими черными глазами, смуглая и красивая. Зрители устремили взгляды на нее, а она
