— И никто не обращался к вам под предлогом болезни, надеясь спрятаться в приемной врача?
— Я не принимаю пациентов… с улицы. Тем более в такой час.
— Да, надо думать… Сообщите, если увидите ее, доктор. Она нам очень нужна!
— Я окажу любую возможную помощь, сержант.
Солдаты Света отправились дальше, а Тредэйн вернулся в свой кабинет, гадая, застанет ли там кого-нибудь или нет. Гленниан была там, где он ее оставил. Перепугана до смерти, и есть отчего. Глупая, безрассудная, упрямая дура!
— Ушли, — сказал ей Тредэйн.
— Знаю. Я слышала. Спасибо, — голос звучал ровно, но девушка была напряжена как струна и явно ожидала неприятного разговора.
И правильно делала.
— Тайные подстрекатели, — тихо сказал Тредэйн. Она кивнула.
— Звучит впечатляюще. Гораздо более звучно, чем краткое, заурядное: «Мухи».
— У-гу…
— Ты, стало быть, тоже «Муха»?
— На этот вопрос я ответить не могу.
— Ну еще бы. Страшные тайны, клятва на крови… Верность до могилы и все такое… Ничего, твое молчание достаточно красноречиво.
— Молчание — не доказательство.
— Хотелось бы знать, согласятся ли с тобой судьи Трибунала.
— А ты уверен, что можешь мне угрожать, Тредэйн ЛиМарчборг? О, простите, доктор Фламбеска!
— Втяни коготки. Я не угрожаю, я думаю, как помочь. Сегодня тебе повезло. В следующий раз между тобой и Солдатами Света может никого не оказаться. А может, я даром хлопочу, и ты стремишься к мученической смерти?
— Честно говоря, нет.
— Тогда чем, по-твоему, ты занимаешься?
— Надеюсь, что достойным делом.
— Пора бы расстаться с детскими банальностями!
— И это все, что я услышу? Мне жаль тебя! Что-то умерло в тебе или, может быть, спит.
— Что точно спит, так это твой рассудок. Хватит сантиментов и возвышенных фантазий. Это тебе не балаган с игрушечными ужасами. Ты влезла в опасное дело, Гленниан. И когда вас поймают — а поймают вас обязательно — смерть будет настоящей. Ты слишком молода, слишком талантлива и красива, чтобы напрасно отдавать свою жизнь.
— Напрасно? Как ты любишь это слово! Как часто его произносишь и как бездумно! Лично я еще не так отчаялась, не так разочаровалась в жизни и не настолько потеряла надежду, чтобы отрицать возможность изменить мир.
— Пусть его меняют другие. Желательно те, в чьем Распоряжении имеется армия. Вы с приятелями доиграетесь разве что до собственной гибели.
— Эти слова не стоят даже того, чтобы сердиться. Твоя снисходительность так же пуста, как ты сам. Неужели для тебя ничто в мире не стоит усилий и риска? Совсем ничего?
— Не в этом дело. Мы говорили о гибели, которая неизбежно ожидает Мух, и о том, что ты совершенно не дорожишь своей жизнью…
— Кто бы говорил, доктор, — усмехнулась Гленниан. — Может быть, ты дорожишь? Если откроется твое настоящее имя, ты мигом отправишься кормить блох в Сердце Света. Тебе в жизни не следовало показывать носа в Ли Фолезе, пусть даже нацепив на него темные очки! Но вот ты здесь. Прекрасно понимая, что идешь на огромный риск. И конечно, не без причины? Так в чем же она?
— Я, в отличие от тебя, почти не рискую.
— Это почему же?..
— За тринадцать лет забыто и мое лицо, и мое имя.
— Я не забыла!
— У тебя, как ты не раз напоминала, исключительная память.
— Найдутся и другие люди с хорошей памятью! Вернувшись сюда, ты сознательно рискуешь, следовательно, считаешь риск допустимым — для себя. Почему же ты отказываешь мне в таком праве?
— Ты еще сравниваешь? Я живу тихо, а ты просто нарываешься на неприятности. С каждым новым выпуском «Жу-жу» ты на шаг ближе к котлу.
— Кстати, насчет твоего докторского наряда, — продолжала Гленниан, словно не слыша возражений. — По всем отзывам, ты превосходный врач. Где это ты приобрел такое искусство? И где, между прочим, раздобыл средства на жизнь? Ты живешь в прекрасном доме, и стоит задуматься…
— …Стоит задуматься, как мы умудрились так надолго забыть о главном. Гленниан, ты должна покончить с этой нелепой историей с Мухами. Обещай мне.
— Кажется, с этой историей и так покончено. Сегодня Солдаты Света совершили налет на наш штаб. Это было ужасно… невообразимо. Сбежать удалось не многим. Меня кто-то схватил в темноте, и я отбивалась, потом он упал с лестницы, и мне удалось вырваться, но остальные… — ее голос дрогнул. — Схвачены или погибли. Организации конец.
— Мне очень жаль.
— Правда?
— Да. — Как ни странно, какая-то доля правды в этом была. — Они хорошо работали. Печальный конец.
Гленниан молчала, и Тредэйн испытующе взглянул на нее. Девушка сидела, бесстрастно уставившись в огонь, но что-то в ее лице заставило Тредэйна переспросить:
— Ведь это
— Что ж еще, — огрызнулась она. Этот ответ его не удовлетворил.
— Надеюсь, ты не думаешь…
— Я сейчас слишком измучена, испугана и встревожена, чтобы думать. Солдаты, должно быть, уже ушли. Мне пора.
— Как ты доберешься до дома ЛиТарнгравов?
— Найму лодочника до моста Мраморных Цветов, а дальше пешком.
— Опасно. Хозяин этого дома разрешил мне пользоваться его экипажем. Домой ты поедешь в карете, а потом обещай мне, что отдохнешь.
— Обещаю.
— Хорошо. И еще обещай больше не ввязываться в подобные эскапады.
— Я обещаю не рисковать без необходимости.
— Не юли…
— А знаешь, я впервые слышу слово «эскапада». Конечно, оно встречается в книгах… ты так и не рассказал мне, где набрался такой учености. И зачем вернулся в Ли Фолез.
— Разве? — Она опасна, подумалось Тредэйну. И всегда была опасна. — В другой раз. Идем, я провожу тебя до кареты. Сюда.
Он провел ее через комнаты к выходу во двор, и, пока они шли, наконец решился задать вопрос, который давно уже мучал его:
— Гленниан. Из ваших Мух кто-нибудь знает твое настоящее имя?
— Только один человек. — хмуро ответила она. — И он никогда меня не предаст.
— Это не предательство, — терпеливо, но строго поправил верховный судья. — Вы просто отчасти исправите зло, причиненное вами человечеству. Вам дается возможность в какой-то мере расплатиться за прежние преступления.
— Сосчитай лучше собственные преступления, кровавый повар, — прошипел Местри Вуртц, прежде
