— Угорь в масле с перцем, — заказал Гирайз, — и тарелку жареных моллюсков. Что ты будешь, Лизелл?
— Ничего, — ответила Лизелл рассеянно, разглядывая видимую из окна буфета часть платформы вокзала Уолктрец.
— Закажи лучше сейчас. Когда подадут мои блюда, ты сразу почувствуешь голод и тоже что-нибудь захочешь.
— Уммм.
Официант поклонился и ушел.
— Если ты ищешь Сторнзофа, ты здесь его не увидишь, — произнес Гирайз. — Он, должно быть, сел на 310-й в Доми, а тот идет в Креглац, не заходя в Уолктрец. А если он сел на 444-й или каким-то чудом попал на 441-й…
— Как ты можешь все это помнить?
— Очень просто, — Гирайз посмотрел на нее удивленно. — Ты разве не видела расписания? Вот, я покажу тебе…
— Нет, спасибо, в расписании не видно, где Каслер, впереди или сзади, а это все, что я хочу знать.
— Нет смысла беспокоиться. Наш поезд будет в Ли Фолезе минут через сорок, то есть к ночи. Вероятнее всего, Сторнзофу не удастся нас обогнать.
— В этом нет никакой уверенности. Разве ты не видишь, как его тут все
— Не только здесь. Величественный герой войны, и все прочее. Помнишь тот случай, когда я в Любрау не спал всю ночь и сумел значительно вырваться вперед? Ну и что, долго я был впереди? Начальник узловой станции Войн задержал мой поезд, чтобы пропустить вперед Сторнзофа. А потом этот жалкий член совета в Геккине, притащивший шампанское и корзину с фруктами для бессмертного главнокомандующего…
— Но в этой стране все стало еще хуже. Такое впечатление, что в Верхней Геции живут одни обожатели Грейслендской империи и ее героев.
— Гецианцы очень стараются произвести такое впечатление. Славный император Огрон хорошо надавил своим каблуком им на горло.
— Да, и несметное число гецианцев горит желанием завоевать благосклонность, услужив единственному грейслендскому участнику гонок. Каслер, вероятно, получит все…
Она замолчала, так как в этот момент официант принес угря с перцем и моллюсков. Лицо у него было такое прямодушное и ничего не выражающее, что она тут же забеспокоилась, а не слышал ли он их разговор. Ей стало неловко, и она отвернулась. Официант поставил тарелки на стол и удалился.
Гирайз приступил к еде.
— Ты что-то говорила? — произнес он.
— Если Каслер примет всю помощь, которую ему предлагают в этой стране, то тогда это неправильно…
— Неправильно, но мы ничего не можем исправить, а справедливое негодование только испортит твой аппетит, лучше возьми кусочек моллюска. Я знаю, ты хочешь.
— Не сейчас, спасибо.
— Это на тебя не похоже. Лучше чем-нибудь заглушить негодование.
— Не получается. К тому же моллюски — нездоровая пища.
— Это не доказано, и я не склонен в это верить.
На несколько минут воцарилось молчание, за это время Гирайз разделался с ужином. Откинувшись на спинку сиденья, он спросил:
— Кофе?
— Нет, у меня от него сердцебиение. К тому же я нигде не вижу нашего официанта. Куда он мог уйти?
— Ты произносишь, он исполняет. Отличный сервис. Эти гецианцы безнадежны.
— У вашей светлости испортилось настроение.
— Моя светлость мог бы довольствоваться и водой.
— Водой? Обычной водой? Я не ослышалась?
— У меня пустой стакан, а во рту, как будто я глотнул обойного клея.
— Пей мою воду, — она через стол подвинула ему свой стакан.
— Спасибо. — Не успел он взять его в руку, как стакан мгновенно выскользнул и, упав на стол, мгновенно разбился вдребезги. Гирайз тихо выругался. Вода со стола каплями начала стекать на пол.
Лизелл не стала вслух выражать удивление. Такая неловкость не была характерна для господина маркиза, он или устал, или поглощен мыслями. Официанта, чтобы вытереть пролитую воду, было не видно, и лужа растекалась в разные стороны. Гирайз, привыкший к заботливости слуг, остался сидеть на месте. Она быстро приложила свою салфетку, чтобы впиталась хотя бы часть лужи, а он продолжал сидеть, даже не пошевелился, чтобы помочь ей. Она нетерпеливо попросила:
— Дай мне свою салфетку.
Казалось, он так медленно, так неохотно посмотрел на свою салфетку, которая лежала у него на коленях. Его правая рука чуть заметно дрожала, но не двигалась. В следующую секунду он спокойно сообщил:
— Что-то не так.
— Что ты хочешь сказать? — ее нетерпение сменилось беспокойством. — Ты не заболел, Гирайз?
— Я не могу пошевелиться. У меня онемели руки.
— Онемели? Как это?
— Говорю тебе, у меня руки парализовало. Они ничего не чувствуют. — Он попробовал сделать усилие. Морщинка между бровей стала еще резче, он продолжил: — Ноги тоже отнялись.
— Я не понимаю. Ты заболел, тебе больно?
— Ничего не болит, и ничего не чувствую. Мне чего-то подсыпали, думаю.
— Подсыпали? Как? Кто…
— В еде, скорее всего. Твои слова оказались правдой, моллюски — нездоровая пища.
— Как ты можешь шутить в такой момент? Что нам теперь делать? Что если… — Она не позволила себе договорить.
— Боюсь, бесполезно.
— Ты не знаешь этого. Мы можем найти такого, у которого найдется противоядие…
— В Уолктреце?
— Ну, мы должны попробовать! — Лизелл почти закричала. —
Ее крики привлекли внимание всех посетителей буфета, и тут же подбежал распорядитель.
— Что случилось? — вежливо осведомился он по-вонарски, видимо, испытывая противоречивые чувства — тревогу и раздражение.
— Человеку плохо, — сообщила Лизелл, — он съел что-то нехорошее…
— У нас очень хорошая кухня! Все свежее! До сих пор не поступало ни одной жалобы!
— Это не имеет значения. Просто позовите доктора, немедленно.
— Что бы с ним не случилось, наша еда здесь ни при чем. Я поклянусь в этом перед самим городским магистратом.
—
Распорядитель выкрикнул имя, и появился подручный. Он что-то сказал ему на гецианском, и тот исчез.
