Остальные — у кого-то не хватило духа, кто-то выбыл из строя, кто-то пропал без вести, а кто-то погиб.
Камергер все еще говорил. Он распространялся на тему различных нюансов приема, но ей не было никакого дела до банкета. Все ее мысли лихорадочно кружились вокруг аудиенции.
Его величество скоро выйдет, объявил камергер. Все в пределах резиденции Водяных Чар выражают самые горячие поздравления победителю Великого Эллипса.
Камергер с поклоном удалился. Она осталась одна.
Она опустилась на алого цвета кушетку и стала ждать. Минуты текли одна за другой. Его величество не появлялся. Лизелл начала нервно барабанить пальцами. Поднявшись, она прошлась взад-вперед по комнате, по ковру за ней следом тянулся ее шлейф. Остановившись у открытого окна, подставив лицо летнему ветерку, она уловила звуки музыки, вероятно, доносившиеся из Длинной галереи, где банкет уже начался.
Спустя несколько часов после своего приезда в Тольц он постучал в дверь ее номера в отеле «Слава короля». При виде него, целого и невредимого, ее переполнила такая радость, что она едва сдержала порыв, чтобы не обнять его. Он пригласил ее пообедать с ним, она согласилась с радостью. Они спустились в ресторан отеля, сделали заказ и, сидя лицом к лицу за маленьким столиком, начали говорить искренне и горячо. Он рассказал о том, как поправился после съеденного за обедом в Уолктреце отравленного угря, как он потом ехал дальше, на юг, как он встретил Каслера Сторнзофа в «Трех нищих», об их одновременном прибытии в мэрию Тольца, как они бросили жребий, и Каслеру выпало быть вторым в Великом Эллипсе, Гирайзу соответственно третьим. Какое-то время разговор шел легко и радостно, но вскоре Лизелл осознала, что ее чувство неловкости растет, и причина этого была ясна как божий день. Его рассказ естественным образом напомнил об их расставании на вокзале в Уолктреце. «Я люблю тебя», — брякнула она за минуту до бегства к своему уходящему на юг поезду. Она не забыла этого, и он не забыл — она слишком хорошо видела это по его выражению скрытого ожидания, но у нее как будто язык к небу присох, она не хотела замечать и еще меньше — отвечать на его не произносимые вслух вопросы.
Поэтому она бросала ему через стол пустяки — и только, и наблюдала, как у него гаснет радость в глазах и портится настроение. Она несла всякую чушь целую вечность, пока он не поймал ее взгляд и не сказал тихо:
— Ты нервничаешь, не нужно.
Она не стала отрицать. Он бы понял, что она лжет.
— Может показаться, что я неправильно понял тебя в Уолктреце, — продолжал он. — Это я сделал ошибку, и я не буду усугублять ее сейчас. Тебе не нужно бояться, что я буду досаждать тебе ухаживаниями, которые, я вижу, могут оказаться нежеланными. Ну, ты чувствуешь себя увереннее?
— Нет, — выпалила она, не думая и без колебаний. — Ты правильно понял меня в Уолктреце, и твои ухаживания как раз желанны. Но извини, я
И с того дня она ни на минуту не оставалась с ним наедине. Он был удивлен и расстроен тем, что она его избегает, она не раз могла удостовериться в этом, встретившись с ним взглядом, но это ничего не могло исправить. Если бы она поговорила с ним, если бы что-то значительное произошло между ними двумя, тогда она никогда бы не смогла выполнить задание сегодня вечером, она вообще не смогла бы прийти во дворец Водяных Чар. Если бы только он хоть чуть-чуть догадывался о ее планах…
И тут впервые она допустила, что он догадывается. Он знал, что министерство привлекло ее к участию в гонках, неважно, как незаметный во Рувиньяк изложил ему суть дела, остальное Гирайз мог додумать сам. Он мог не знать, насколько далеко простирается ее миссия, но, конечно же, он должен догадываться.
Нахмурившись, она отвернулась от окна и от доносившейся оттуда музыки. Мильцин все еще не появлялся, а ей бы хотелось, чтобы он был здесь как можно скорее. Ей хотелось начать дело прежде, чем ее нервы сдадут, а решимость улетучится.
Король любезностью не жаловал. Лизелл снова опустилась на кушетку и снова принялась ждать.
В Длинной галерее было полно народу, и духота стояла невыносимая. Слишком много свечей для летней ночи, слишком много тел, упакованных в вечерние наряды, скучено в одном месте. Слишком много шума, слишком много пустых разговоров заглушает вполне приличную музыку. Гирайз в'Ализанте глядел в ближайшее к нему окно, которое было широко распахнуто. Если бы только он мог к нему подобраться, он мог бы сделать глоток свежего воздуха и взглянуть на сад внизу. Но подступы были перекрыты группой крупных, увешанных драгоценностями гецианских матрон, старательно пытающихся выжать из скованного толпой вонарца какие-нибудь басни о Великом Эллипсе.
— Ядовитые змеи и крокодилы в Авескии? — недоумевала одна из дам. — Неужели это правда? Вы
— Кто же на самом деле эти
Некуда было деться от расспросов. Гирайз отвечал с вежливой обстоятельностью. Он рассказывал эти истории не один раз в течение недели, так что, разбуди его ночью, он с закрытыми глазами мог бы повторить их. Рассказывая, он осторожно оглядывался по сторонам. Ему попадались знакомые лица в толпе людей, совершенно ему не известных, слепил радужный блеск драгоценностей и шелка.
Но Лизелл Дивер он нигде не видел.
Она была привилегированным гостем. Возможно, она запланировала солидное опоздание, чтобы появиться с помпой; на нее это не похоже, но и исключать такое при нынешних обстоятельствах нельзя. Или ее аудиенция с королем Нижней Геции могла быть запланирована до ее появления на банкете. В таком случае сейчас она как раз общается, вероятно, с Безумным Мильцином, уговаривая и умоляя, предлагая вонарские миллионы за секретный Искусный Огонь, о котором рассказывал во Рувиньяк.
А что еще она готова предложить?
Это не его дело — оценивать и осуждать. Ее цели патриотичны. Независимо от результата, она заслуживает похвал. Его разум мог допустить многое, но разум — это еще не все.
Лизелл и Мильцин IX. Прямо в этот момент. Картины начали прокручиваться в его голове, и он бы потерял покой и самообладание, если бы позволил себе взглянуть на них. Он закончил свои авескийские сказки, и его слушательницы шумно потребовали новых. Несколькими интригующими фразами он перенес их в леса Орекса и в деревню Блаженных племен. Пока он рассказывал, неприятные картины отступили на задний план. Вновь он окинул огромный зал быстрым, ищущим взглядом, совершенно неожиданно наткнувшись на такое, что мгновенно заставило его забыть о Лизелл и королевской аудиенции.
В дальнем конце зала стояла большая и сильная фигура, коротко стриженная, одетая в черно-серую ливрею, которая свидетельствовала о принадлежности к Дому Сторнзофов. Прямой как шомпол дядя Каслера Сторнзофа приехал полчаса назад в сопровождении ливрейной фигуры. Однако совсем не этой. Слуга, который сопровождал на почтительном расстоянии Торвида Сторнзофа, был среднего роста, худой и с узким лицом. Гирайз окинул взглядом галерею, и ему мгновенно бросился в глаза другой слоняющийся без дела слуга Сторнзофа — крепкий и рыжеволосый. Странно. Большинство, если не все гости приехали в сопровождении слуг: кучеров, лакеев и так далее. Но все слуги ждали на конюшне или внизу, на кухне, там, где и приличествует их званию. А грандлендлорд Торвид едва ли похож на человека, который позволяет такие вопиющие вольности своим слугам.
Басни закончились. Гирайз отвертелся от дам и подошел к открытому окну, откуда и продолжил свое наблюдение за Длинной галереей. В толпе гостей он насчитал троих в черно-серых ливреях, но это было не единственное их сходство: все трое были как-то особенно сдержанны и напряжены, а их лица — все разного типа — одинаково скрывали под жесткой маской беспокойство. Они больше походили на солдат, нежели на слуг. Гирайз что-то заподозрил.
Взяв бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта, он сделал в задумчивости маленький глоток и продолжил наблюдение. Вскоре он нашел в толпе Каслера Сторнзофа, это было несложно — высокий рост, светлые волосы, мундир. Сторнзоф, как всегда, стоял в окружении красивых
