угрожала ему пистолетом.
— Он заслужил этого.
— Кто знает, может быть, господин Чарный имеет на этот счет иное мнение.
— Разве ты бы не попробовал применить силу, чтобы остановить его тогда, будь у тебя оружие?
— Как ты можешь знать, что я могу, а что нет?
— О да, ты бы не стал этого делать. Это не в твоем стиле.
— Ты все еще считаешь, что знаешь мой стиль?
— Звучит как вызов.
— Ты хочешь, чтобы это был вызов?
— Я готова принять любой ваш вызов, маркиз в'Ализанте.
— Вы так самонадеянны. А хватит смелости попробовать? Ты же уверена, что можешь читать меня, как открытую книгу. Для тебя стопроцентно очевидно, что такой консервативный, рациональный, абсолютно предсказуемый человек, как я, не может и помышлять об оружии. Никоим образом. Ну что, заключим пари?
— Пари? Я просто выразила свое мнение, и ты бы не предлагал пари, если бы не знал наверняка, что выиграешь. Совершенно очевидно, что у тебя должно быть оружие. А если его и нет, то ты пользуешься случаем, чтобы убедить меня в его наличии. Ты же знаешь, что я не верю в очевидность. И, поймав меня именно на этой слабости, ты пытаешься подтолкнуть меня к неверным предположениям. Если бы ты не знал, что я подумаю, что ты меня дурачишь, и…
— Не кажется тебе, что это слишком сложно? И не вполне точно отражает мой ход мыслей?
— О, я не позволю тебе связать мои мысли в морской узел. Ты блефуешь, Гирайз.
— Я?
— Ты, но тебя нетрудно разгадать.
— Ну так раскрой мой обман. Давай заключим пари.
— Отлично! Сколько ставим?
— Ну, чтобы не было так скучно, давай десять тысяч новых рекко…
— Сколько?
— Или же честный ответ на вопрос, который я задам тебе по своему усмотрению.
— Какой вопрос?
— Любой, какой я захочу задать. Ты в нерешительности. Страшно?
— Вовсе нет. А как насчет господина маркиза? Если я выиграю, то никаких праздных вопросов, я хочу получить десять тысяч новых рекко, желательно банкнотами среднего достоинства. Вы готовы заплатить?
— В соответствии с законным требованием.
— Очень хорошо. Принимаю пари. Утверждаю, что у вас нет оружия. Если я не права, докажите это сейчас же.
В ту же секунду он вынул из кармана своего пиджака пистолет, почти такой же, как и у нее.
— А, ясно. — Все-таки он одержал верх. Лицо залила краска. Она чувствовала себя последней дурой, но все же нашла в себе силы предельно равнодушно спросить: — Это «креннисов»?
— Модель ФК29. Немного тяжелее твоего ФК6, и дальность прицела больше. — Гирайз спрятал пистолет в карман.
— М-м-м. Да. Ну… В общем, ты выиграл. И я боюсь, у меня нет десяти тысяч. — Несмотря на искреннюю досаду, она все же не была расстроена. Выиграй она, Гирайз в'Ализанте безболезненно заплатил бы проигрыш, но потеря им такой крупной суммы не доставила бы ей радости. По какой-то причине, которую она вряд ли бы могла объяснить, Лизелл чувствовала, что поступила бы низко. Но проиграла она, и деньги не замарают их рук, ей нужно ответить лишь на какой-то маленький вопрос. Она понимала с едва уловимым внутренним трепетом, что не имеет ни малейшего представления, о чем он собирается ее спросить. Более того — она и представить не могла, что такой воспитанный, такой во всех отношениях замечательный человек, которого, как ей казалось, она знала так хорошо, действительно может иметь пистолет. Неужели он так сильно изменился за последние годы? Или она никогда его не знала?
— Ну, тогда ты должна мне честный ответ на один вопрос.
— На какой именно?
— Вопрос следующий, — он выпрямился, приглашая ее тем самым последовать его примеру. Глядя ей прямо в лицо, спросил: — Почему ты не сделала ни одной попытки ответить мое письмо, которое я тебе написал тогда, шесть лет назад? — Она молчала, и он добавил: — Ты помнишь то письмо?
Нехотя она кивнула головой. Она не просто помнила то письмо. Письмо до сих пор лежало в ее комнате в Ширине, в потайном ящичке ее шкатулки для драгоценностей. Плотная почтовая бумага потерлась на сгибах и стала мягкой от частых прикосновений.
— Мой посыльный заверил меня, что письмо было доставлено лично тебе в руки за день до твоего отъезда на Лактикхильский Ледяной Шельф. И все же ты уехала, не написав и слова. Я никогда не мог понять почему.
— Ты легко поймешь, когда узнаешь, что я уехала на следующее утро, так и не прочитав твоего письма.
— Понимаю. Ты решила полностью прекратить наше общение.
— Не совсем так. Это было больше… — она запнулась, но нашла в себе силы продолжить. Ведь она, в конце концов, обещала быть честной. — Я не стала читать письмо в тот вечер, когда его получила, потому что я боялась прочитать там нечто такое, что заставило бы меня изменить мои планы — отложить или даже отменить поездку. Я не хотела искушать судьбу, по этому не вскрыла письмо. Сдержаться было очень трудно. Я до сих пор помню, как покалывало кончики пальцев от желания оторвать кромку конверта. Но я заставила себя положить письмо на дно чемодана, сверху наложила массу своих вещей, а потом застегнула молнию и закрыла все замки. Я не открывала чемодан, пока не оказалась в открытом море, откуда не могла уже повернуть назад.
— И только тогда ты прочитала его?
— Только тогда.
— И до сих пор не нашла возможности ответить.
— Я не могла ответить. Я собиралась, я хотела, но я не могла найти слов. Ты знаешь, я пыталась ответить.
— Нет, я не знаю.
— Много раз, и всегда письмо превращалось в груду клочков бумаги. Я не могла сказать то, что хотела; может быть, мне что-то мешало, я не знаю точно, что — я была слишком взволнована, слишком смущена и слишком молода. — К ее удивлению, у нее вырвалось: — Прости меня.
Он тут же кивнул. Она ничего не могла прочитать по его смуглому лицу. Минуту спустя он медленно пошел по палубе, она следом. Молчание затянулось. Наконец он лениво спросил:
— Когда ты в итоге прочла мое письмо, его содержание подтвердило твои страхи?
— Страхи?
— Ты нашла там что-нибудь такое, что могло заставить тебя изменить твои планы?
— Я думаю, твоя победа дала тебе право только на один вопрос. Сейчас твоя очередь отвечать.
— Моя очередь? Почему? Я не помню, чтобы обещал нечто подобное.
— Не обещал, — она улыбнулась, давая понять, что настроение поднялось. — Считай это великодушием бывших Благородных.
— Но ведь манеры бывших Благородных в прошлом, и ты не устаешь напоминать мне об этом. Так что ты хочешь спросить?
— Почему ты решил принять участие в Великом Эллипсе? Ты обещал в Хурбе, что расскажешь мне, когда мы будем на борту в открытом море.
— Помню, упоминал об этом. Но мы как-то неопределенно, расплывчато говорили на эту тему.
— Она такая же скользкая, как те голубые червяки, и недостойна Вашей светлости, такой вывод я должна сделать?
— Еще одной иллюзии суждено разбиться.
