«Если с каждым будут такие сложности, то я ни за что не управлюсь за две недели», — подумал Мефф.
V
Доктор права Курт Штайнгаген после выхода на пенсию жил, в принципе, за городом, однако же, несмотря на то, что забросил адвокатскую практику, сохранил контору в одном из переулков Марияхильферштрассе торговой наддунайской столицы. Мефф проник в его тихую обитель скорее силой, нежели уменьем. В дверях представился контролером газовой службы, в прихожей попытался приручить крупногабаритную Труду, а поскольку это оказалось невыполнимым, сунул ей под нос первый попавшийся в руку документ, буркнул «спецслужба» и, не обращая внимания на ее крики, что-де «мы живем в нейтральном государстве», вторгся в кабинет Штайнгагена.
Первое, что бросилось в глаза Меффу, был велотренажер, на котором адвокат в чем мать родила боролся с собственным брюхом, кое уже при первом взгляде не походило на животы, легко слагающие оружие.
— Меня нет! — бросил адвокат, увидев входящего.
— Вам надо бы испробовать вибропояс, — изрек Мефф.
— Вы так думаете? — заинтересовался адвокат.
— И диету «чудо», которую применяют величайшие звезды мира.
Адвокат перестал крутить педали.
— А в чем она состоит?
— Она достаточно проста: надо попросту ничего не есть.
Штайнгаген только вздохнул и проглотил две шоколадки из огромной коробки, стоящей на письменном столе.
— А вы, собственно, что тут делаете? — спросил он Меффа.
— В данный момент стою.
— Ну, так садитесь. Труда, кофе! А может, гантели? — спросил он и схватил штангу, при одном виде которой у Фаусона перехватило дыхание, и, указав гостю на другую, сказал: — Попробуйте. Они вовсе не такие тяжелые. Их изготовили из пенопласта. Знаете, здоровье — самая главная штука. Все остальное — ерунда.
— Я пришел по вопросу…
— Учитывая состояние здоровья, я отошел от дел! — воскликнул адвокат, — а что такое?
— Я ученый… — начал Мефф.
— Понятно. Плагиат? — догадался адвокат.
— Я ученый, занимающейся теорией рекламы, и сейчас пишу кандидатскую. Ее название: «Крупные процессы по проблемам, касающимся нарушения авторских прав».
Штайнгаген взял горсть сушеного инжира.
— Вы имеете в виду ту роковую пасту для зубов, после которой не только камни не растут, но и еще коронки ржавеют? Никаких сведений. Ни за какие деньги, — подчеркнул адвокат.
Гость, продолжая улыбаться, с миной старой тетки, раскладывающей пасьянс, который должен дать ответ на вопрос, потеряет ли она девственность, а если да, то где и когда, положил на краешек стола стодолларовый банкнот. Адвокат проигнорировал жест, вливая в стакан с кофе огромное количество сливок. Фаусон продолжал раскладывать пасьянс. Когда он дошел до второго ряда и задержался, адвокат пошевелился, словно обеспокоившись, удачно ли сложится гаданье. Мефф выложил еще несколько зеленых. Остальные демонстративно спрятал в карман и потянулся за кофе.
— Во французском пасьянсе выкладывается три ряда, — неожиданно произнесла молчавшая до того Труда.
Немного помедлив, Мефф выложил и третий ряд. Адвокат, изобразив на лице величайшее отвращение, собрал банкноты и принялся их ловко тасовать.
— Доллары — это, знаете ли, дурной вкус. Меня, в принципе, интересуют исключительно швейцарские франки.
Однако, когда Мефф протянул руку, Штайнгаген попытался быстренько спрятать деньги в карман. Впрочем, для этого ему пришлось бы стать кенгуру, поскольку в данный момент он был, скажем прямо, головат. Поэтому он скупо улыбнулся, потянулся за халатом и накинул его на плечи. Потом спрятал деньги в карман и сказал:
— Чего вы, собственно, хотите от Дракулы? Это же живой труп. Совершенно опустился. Я советовал ему снять роскошный склеп, где он мог бы спокойно почить, но он сказал, что никогда не почит, в смысле — не уснет, поскольку все его предки именно во время сна были перебиты осиновыми кольями. Старый спятивший бедолага.
— Меня интересует только его адрес.
Экс-адвокат заглянул в записную книжку.
— Он содержит магазинчик со старьем около Мехико-плац. Ничего больше я сказать не могу. Кажется, где-то по правой стороне… Может, печеньице?
Мефф поблагодарил и вышел. Штайнгаген заглотал еще несколько шоколадок и потер руки.
— Видишь, Труда, как следует вести дела. Я сказал бы ему адрес за две десятки, но вижу, он вынимает сотню, ну и решил подождать… Сколько там у нас?
Он полез в карман халата и улыбка застыла у него на устах. Вытащил туза пик, девятку крестей, потом даму червей, валета бубей и затем всю остальную колоду от восьмерки вниз. Одна солома.
«Кара господня!» — подумала Труда, которая происходила из хорошей австрийской семьи.
Была сломана вторая печать и следующее письмо дяди явилось перед Меффом, как очередной камушек таинственной и грозной мозаики.
«Откуда он знает, пройдоха?»
«…
«Легко сказать, трудно выполнить…»
«О!»