В гору машину вытянул закон сохранения импульса. Мощный мотор ревел, потому что заклинило педаль газа. Но противодействие силе тяжести он мог оказать лишь в меру закона инерции и собственной массы, потому что стояла нейтраль. Двигатель не воздействовал на колеса!
Я скажу вам, что произошло. Сила тяжести потащила рычащего красного монстра обратно на 155-ю улицу, а по ней — «задним ходом» напрямик в Гудзон.
Удар пожарной машины об академию был на столько сильным, что стал причиной падения хрустального канделябра на пол в фойе.
Осветительный прибор пролетел в каких-то дюймах от вооруженного охранника Дадли Принса. Если бы он не стоял прямо на ногах, если бы его вес не был равномерно распределен между точками опоры в тот момент, когда мир снова взяла за жабры свобода воли, он бы упал в том направлении, куда смотрел, головой к входной двери. Канделябр убил бы его!
Удача, говорите? Когда произошел катаклизм, Золтан, парализованный муж Моники Пеппер, сидел в своей инвалидной коляске снаружи и звонил в дверь.
Дадли Принс собирался открыть дверь и впустить его. Но тут в картинной галерее сработал датчик задымления!
Дадли Принс застыл. Что сделать сначала?
Так что когда «подарочный червонец» закончился, Дадли Принс все так же находился в задумчивости. Сработавший датчик задымления спас ему жизнь!
Из-за ПКА одетый в форму бьвший заключенный не слишком отличался от каменной статуи. Таким его и застал Килгор Траут, вбежавший внутрь через вход, который больше не защищала стальная дверь, спустя несколько минут после того, как во Вселенной были восстановлены права свободы воли. Траут кричал во весь голос: «Очнитесь! Ради Бога, очнитесь! Свобода воли! Свобода воли!»
Стальная входная дверь с загадочной наднписью «СКУСТ ОПУ» лежала на полу, так что Трауту пришлось перепрыгнуть через нее, чтобы добраться до Принса. Она лежала на полу не в одиночестве. Она прочно висела на петлях дверной коробки и была заперта. Удар пожарной машины без труда вышиб коробку из дверного проема. Дверь, дверные петли, болты и глазок были как новенькие и годились для дальнейшего использования, ведь коробка не оказала почти ни какого сопротивления ужасному удару пожарной машины.
Рабочий, который устанавливал дверь и дверную коробку, схалтурил, когда вставлял коробку в дверной проем. Он был просто лентяй. Траут впоследствии говорил о нем, да и обо всех людях, которым лень делать свое дело хорошо:
«Удивительно, как его не мучает бессонница по ночам!»
Глава 32
В своих лекциях в 1996 году, посередине «подарочного червонца», я говорил, что после Второй мировой войны я поступил на факультет антропологии в Чикагский университет. Я шучу, что мне не стоило этого делать, поскольку я не выношу отсталые народы, всяких там папуасов и бушменов! Они такие тупые!
На самом деле на изучение человека как животного меня подвигло то обстоятельство, что моя жена Джейн Мэри Кокс Воннегут, впоследствии и до самой смерти Джейн Мэри Кокс Ярмолинская, родила мальчика по имени Марк.
Стала ощущаться острая нужда в бабках.
Сама Джейн, член ФБК из Свартмора, была аспиранткой на кафедре русского языка и литературы в том же университете. Она забеременела и решила бросить учебу. Мы пошли к заведующему кафедрой. Я помню, мы нашли его в библиотеке, и Джейн сказала этому меланхолику, сбежавшему в Америку от ужасов сталинизма, что она уходит с кафедры, поскольку ее угораздило залететь.
Я никогда не забуду, что он ответил Джейн: «Дорогая моя миссис Воннегут, беременность — это не конец жизни, а, наоборот, начало».
Однако я не об этом. Я вот о чем. Я записался на какой-то курс, по которому мне пришлось прочесть книгу «Постижение истории» английского историка Арнольда Тойнби, который теперь на небесах. Он писал о вызове и реакции. Он рассказывал, как различные цивилизации выживали или погибали в зависимости от того, могли ли они адекватно отреагировать на брошенный им вызов. Брошенная перчатка могла оказаться слишком тяжелой. Тойнби приводил примеры.
То же самое относится и к отдельным личностям, которые хотят быть героями, и особенно к Килгору Трауту. Если бы днем или вечером 13 февраля 2001 года, после того, как мир снова взяла за жабры свобода воли, он находился в районе Таймс-сквер[18] или возле входа или выхода на мост или в туннель, или в аэропорту, где пилоты, как они привыкли за время «подарочного червонца», сидели и ничего не делали, ожидая, что их самолеты взлетят или сядут сами собой — если бы Траут оказался в таком месте, он, да и любой другой, не смог бы поднять перчатку, брошенную свободой воли.
Конечно, зрелище, представшее перед глазами Траута, когда он вышел на белый свет из приюта посмотреть, что там снаружи такое ухнуло, было ужасающим, но жертвы все же были немногочисленны. Нельзя сказать, чтобы Траут увидел горы трупов и раненых — так, несколько одиноких представителей той и другой группы. На каждого можно было обратить, при желании, особое внимание. Живые или мертвые, но это все еще были личности, на их лицах все еще можно было прочесть их историю.
Движения в этой части чертпоберикакаяжеэтоглушь 155-й улицы, ведущей в никуда, в это время дня практически не было. Одна только ревущая пожарная машина под действием силы тяжести уносилась «задним ходом» прямиком в Гудзон. Траут наблюдал за ней. Он был волен детально обдумать, что явилось причиной такого поведения пожарной машины. Ему было так вольно, что он не обращал внимания на шум, доносившийся с более оживленных улиц, и в полном спокойствии заключил, как он рассказал мне потом в Западу, что верно одно из трех: или на ней стоял задний ход или нейтраль, или вышел из строя карданный вал, или сломалось сцепление.
Он не поддавался панике. Работа корректировщиком огня в артиллерии научила его, что если удаваться панике, то будет хуже. В Занаду он сказал:
«В настоящей жизни, как и в опере, пение арий лишь превращает безнадежную ситуацию в фатальную».
Разумеется, он не поддавался панике. В то же самое время он понимал, что он единственный понимает, что к чему. Он мгновенно осознал, что Вселенная сначала сжалась, а теперь снова стала расширяться. Ну да это было только полдела. То, что происходило в реальности, если от этой самой реальности отвлечься, могло с легкостью быть написанным чернилами на бумаге предисловием к его собственному рассказу, который он написал, а затем порвал на кусочки и спустил в унитаз в туалете на автобусной станции много лет назад.
В отличие от Дадли Принса у Траута не было свидетельства о среднем образовании, но кое в чем он был очень похож на моего старшего брата Берни, доктора физической химии из Массачусетского технологического. Берни и Траут, оба, с самой юности, играли сами с собой в игры, в которых первым делом надо было задать себе вопрос: «Положим, в действительности дела обстоят так-то и так-то. Что из этого следует?»
Трауту не удалось сделать один вывод из данных ему условий — произошедшего катаклизма и завершившегося «подарочного червонца». Именно он не догадался, что на несколько миль в округе ни один человек некоторое время не будет двигаться — ни причине собственной смерти, серьезного ранения или ПКА. Он потратил драгоценные минуты, ожидая прибытия «скорой помощи», полицейских, пожарных и
