– лишь бы эта развалюха двигалась поживее и довезла их куда надо.
День складывался удачно. Возможно, в этом Юрию помог дождь: потенциальные пассажиры торопились побыстрее юркнуть в салон, не имея никакого желания стоять на бровке тротуара в вихрях летящей из-под колес грязной воды и дожидаться автомобиля поновее и поприличнее. “Дворники” древней конструкции судорожными рывками ползали взад-вперед по стеклу, издавая монотонный скрип, “Победа” резво бежала вперед, опасно кренясь на поворотах, так, что пассажиры принимались хвататься за что попало в попытке удержать равновесие. Среди них попадались и молчуны, и разговорчивые, и к полудню Юрий выслушал не менее полдюжины длинных монологов. В разговорах то и дело всплывала тема чеченцев, и Юрий, крутя баранку, думал о том, что без этого, видимо, просто невозможно обойтись. Испокон веков обыватели просто не могли существовать без жутких слухов, которые зловещим шепотом передавались из уст в уста. Кошмарные истории о маньяках, о бандах “попрыгунчиков”, о нервно- паралитических ядах в водопроводе… В восемьдесят шестом главной стала тема Чернобыля. Тогда все поголовно боялись радиации и готовились переправить своих детей хоть за Урал, хоть к черту на рога, лишь бы подальше от границы Белоруссии и Украины. Крысы-мутанты, ядовитые тараканы… А теперь вот – Чечня.
Юрий понимал, конечно, что далеко не все сводится к досужим вымыслам. Даже слух о ядовитых тараканах в момент своего возникновения наверняка имел под собой реальную основу. Что же касалось чеченских бандитов, то их Юрий видел собственными глазами, убивал своими руками и носил на теле несколько оставленных ими отметин. Они представляли собой вполне реальную угрозу, но Юрий не мог поверить, что здесь, в Москве, опасность настолько велика, как в один голос утверждали уличные сплетники и некоторые средства массовой информации.
В начале первого он оставил машину у бровки тротуара и на несколько минут забежал в кафетерий, чтобы наскоро выпить горячего чая и перекусить. Он отсутствовал совсем недолго, но, вернувшись, обнаружил на забрызганной свежей дорожной грязью дверце машины коряво выведенную чьим-то преступным пальцем надпись: “Я не хачу МЫЦА!!!” Судя по орфографии, 'решил Юрий, надпись сделал чеченский бандит. Он посмотрел вдоль улицы в обоих направлениях и почти сразу заметил в отдалении двух “бандитов”, поспешно юркнувших в какой-то двор. Лет этим преступникам было где-то от десяти до двенадцати, и, насколько смог разглядеть Юрий, один из злоумышленников был девочкой.
Он зажег сигарету, прикрывая ее от дождя ладонями, и сделал глубокую затяжку, все еще глядя вслед убежавшим детям. В последнее время он все чаще засматривался на детей. Ему вдруг стало казаться, что он напрочь утратил цель своего существования. Трескучая фразеология, до отказа набитая идеями патриотизма и беззаветного служения чему-нибудь, была высосана из пальца. Конечно, думал Юрий, медленно садясь в машину, человек представляет собой нечто большее, чем просто животное. Но это вовсе не отменяет элементарных законов биологии. Для того чтобы человечество продолжало жить и, что называется, покорять вершины на пути прогресса и процветания, оно в первую очередь должно размножаться.
Он съехал на сиденье пониже, откинулся на спинку и закрыл глаза. Перед ним почти сразу же возникло знакомое лицо: светлые волосы, карие глаза, мягко очерченные губы, почти незаметная родинка в правом уголке рта… Острая боль немедленно вонзилась в грудь и стала выедать душу изнутри, как червяк выедает содержимое ореха. Он с привычным чувством вины вспомнил, что так и не попал на похороны, потому что валялся в это время на больничной койке. Кто-то каждый день присылал ему цветы и фрукты, как беременной женщине, но кто этим занимался, он так и не узнал. Ясно было только, что это не Алена: с того света не шлют подарков. В том, что она умерла, не было никаких сомнений: Юрий сам закрыл ей глаза, а он, как и всякий участник интенсивных боевых действий, был экспертом по этой части. Цветы он отдавал медсестре Ирочке, некрасивой пигалице с вечно красным носом и слезящимися глазами, а фруктами одаривал соседей по палате. Сам он к ним даже не прикасался, подозревая, что это майор ОБОПа Разгонов пытается таким образом загладить неловкость. Он не желал принимать угощение из рук человека, который был ему противен.
В боковое окошко кто-то постучал. Юрий открыл глаза и невольно вздрогнул. Он унесся мыслями далеко от этого места и не сразу сообразил, где находится. Рука метнулась к тому месту, где должен был лежать готовый к бою автомат, но вместо холодного казенника пальцы сомкнулись на головке рычага переключения передач, и Юрий немного расслабился. Перед ним был вовсе не боевик – просто какой-то кавказец в кожаной куртке и черном кожаном кепи, похожем на кастрюльку. Из-под кепи буйно выпирала вороная, жесткая, как стальная проволока, шевелюра, о которую наверняка сломалась не одна расческа, смуглые щеки почти до самых глаз заросли колючей синеватой щетиной, а белки темно-карих, почти черных глаз были слегка желтоватыми и наводили на мысль не то о болезни, не то об очень нездоровом образе жизни. В вырезе черной рубашки, которая виднелась из-под незастегнутой куртки, поблескивала золотая цепь.
– На Казанский подбросишь? – спросил кавказец. Юрий без труда уловил знакомый акцент и подавил вздох. Ему невольно вспомнилась старая песенка-дразнилка с припевом: “Евреи, евреи, кругом одни жиды”. Если бы тот, кто сочинил этот сомнительный шедевр, был жив по сей день, он непременно сделал бы героями своего произведения не евреев, а чеченцев. “Перебой с водой возник – воду выпил боевик”. Что-нибудь в этом роде.
– Садись, – сказал Юрий, заводя мотор. Чеченец по-хозяйски разместился на заднем сиденье и немедленно закурил.
– Хорошая машина, э? – сказал он после недолгой паузы. – На помойке подобрал?
– Я тебя сюда силой не тащил, – не оборачиваясь, ответил Юрий. – Остановить?
– Зачем остановить? – не понял чеченец. – На Казанский давай, поезд встречать надо. Придумал – остановить!.. – Он помолчал, сосредоточившись на своей сигарете, а потом заговорил снова. Тон у него теперь стал немного другим, и Юрий слегка насторожился. – Калымишь, брат? – спросил чеченец. – Много за день получается?
– Что получается, все мое, – неприветливо ответил Юрий. – А что?
– Да так… Почему спрашиваешь? А что, а зачем… Интересно мне, понимаешь? На дороге никто не обижает?
– Бог миловал, – коротко ответил Юрий. Основная линия предстоящего разговора стала потихоньку вырисовываться, и он испытал облегчение. Уже много дней все пугали его наездом чеченской мафии, и он устал ждать. Теперь, по крайней мере, ожидание закончилось.
– Не правильно говоришь, земляк, – наставительно проговорил обитатель заднего сиденья. – Твой Бог здесь не в доле. Хорошие люди тебя берегут, не дают бандитам таксистов обижать. По ночам не спят, под дождем мокнут, жизнью рискуют… Как думаешь, они хорошие люди?
Юрий остановил машину, вышел и, подойдя к задней дверце, распахнул ее настежь.
– Я думаю, – сказал он, – что они такие же отморозки, как ты. Я передумал ехать на Казанский. Придется тебе ловить другую машину.
– Что такое, э?! – возмутился кавказец. – Что делаешь? Совсем глупый, да?
– Ты сам выйдешь, или тебе помочь? – сухо поинтересовался Юрий. – Учти, кругом лужи. В них можно ненароком упасть. Прямо мордой.
– Совсем ума лишился, ишак ненормальный! – ругался чеченец, выбираясь под дождь. – Смотри, земляк, жалеть будешь.
– Какой я тебе земляк, сволочь? Иди отсюда, пока цел. Тоже мне, ангел-хранитель на общественных началах.
– Возьми, – чеченец протянул ему двадцатидолларовую купюру. – За проезд платить надо. Все платят, один ты не хочешь. Возьми деньги, купи себе таблетки от головы. Она у тебя совсем плохо работает. Когда выздоровеешь, приходи на Казанский, спроси Махмуда или Ваху, тебе покажут. А пока больной, лучше за руль не садись. Совсем убиться можешь. На, бери деньги!
– Оставь себе, – сказал Юрий, – а то вдруг на гроб не хватит. Будь здоров, Ваха!
– Я Махмуд, – автоматически поправил чеченец. Юрий успел сесть за руль, высунулся из открытой дверцы и улыбнулся стоящему под дождем с двадцаткой в руке чеченцу.
– А мне один хрен, – вежливо сказал он. – Ты уж извини, Ибрагим.
