Самое большое – скандал дома. Но скандал, Федор Филиппович – дело житейское. Чтобы застрелиться, нужны более веские основания.
– Возможно, кто-то сознательно хочет, чтобы мы приняли версию самоубийства.
– А что вас еще настораживает, Федор Филиппович?
– Мои люди основательно прижали сотрудников гостиницы: там полковника видели, фотографию опознали.
– А женщину?
– Женщину не видели никогда.
– Получается, она впервые попала в «Зарю»?
– Ее там вообще не видели. И возможно, она даже не из Питера. Проблема в том, Глеб, что на всех трех фотографиях нет лица. Я полагаю, снимки отфильтровали, или, возможно, она сама прятала лицо, зная, где находится камера.
– Значит, она заодно с убийцами и выполняла их просьбу? Тогда она не проститутка?
– Все может быть.
– А пистолет?
– Оружие не его.
– Пистолет, я полагаю, проверили?
– Проверили. За ним ничего нет. Пистолет заграничного производства, итальянский. Мог быть куплен пять лет назад, а мог и накануне самоубийства или убийства.
– По каким делам полковник оказался в Питере?
– По делам службы. Есть командировка, я лично подписывал. Ему надо было встретиться с нашими коллегами, жил он в служебной гостинице, ночь накануне провел в одноместном номере. Это подтверждено дежурным.
– Звонки в номер фиксировали?
– Все не фиксировали, лишь межгород. Ночью он звонил жене, это зафиксировано.
– Значит, накануне он точно был в гостинице?
– Да, – кивнул генерал, – выходит, встреча с этой дамой планировалась заранее, следовательно, знакомы они были давно и виделись не в первый раз.
– Ее искать пробовали?
– Как ты себе это представляешь? Показать фотографию голой задницы и спросить: не знаете ли вы эту женщину? Ты бы так узнал?
– Смотря кого, – улыбнулся Глеб.
– Вот и я думаю, что это бессмысленное занятие. В гостинице, где делали снимки, ее никто не видел. Проверку провели основательную. Как она туда попала, неизвестно. А вот Самохвалова припомнили.
– Место, где был установлен фотоаппарат, нашли?
– Конечно. Ты даже по снимкам можешь догадаться, что камера находилась наверху, за панелью карниза.
– Отпечатков пальцев, конечно, никаких?
– Там все стерильно, хотя гостиница и затрапезная. Везде захватано, залапано, а там чисто.
Кстати, снимки сделаны почти за шесть месяцев-до смерти Самохвалова.
– Странно, что полковника запомнили. Он был пьян, буянил?
– Нет, – оживился Потапчук, – вот это и настораживает. Полковника запомнили, будто предчувствуя, что через определенное время о нем спросят. И еще одна интересная деталь: в гостинице он появлялся несколько раз. И незадолго до смерти в том числе.
– Один? – спросил Глеб.
– Да, один.
– Он сам заказывал номер?
– Звонили по телефону и бронировали. В «Заре» уверены, что бронировал он сам, хотя гарантий, конечно, никаких, позвонить мог любой. Теперь забудем о полковнике Самохвалове, перейдем к другому полковнику. Надеюсь, ты слышал, что в Козицком переулке расстреляна машина, двое убиты?
– Я прочел, генерал.
– Ах да, – Потапчук ухмыльнулся, – старость – не радость, забывчивым становлюсь, Глеб.
– Мне бы такую забывчивость, как у вас, – парировал Сиверов.
– Ладно, ладно, не ерничай. Прессу к машине мы не подпустили, погибли высокопоставленный чиновник из Белого дома и мой человек, полковник Каширин. Расстреляли их нагло, спешили. Скорее всего, заранее покушение не готовили, но сработали очень профессионально.
– Свидетели есть?
– Жилец дома. Мужику одному жена запрещает курить в квартире, так он в форточку голову выставляет, вот он и увидел два автомобиля – черный джип и «жигули» шестой модели.
– А номера?
– Кто же номера запомнит? Дождь, вечер, в переулке темнота, хоть глаз выколи. А свидетель докурил раньше, чем стрельба началась. Самого убийства не видел. Насколько я понимаю, – генерал говорил спокойно, но временами голос подрагивал, – они уединились, вероятнее всего, Бубновский передавал полковнику важную информацию, добытую накануне.
– На улице, в машине?
– А ты по-другому работаешь? Кстати, не худший способ. Не на Главпочтамте же, как в кино показывают, дипломатами под стойкой меняться или в баре каком-нибудь. Всегда так делалось, и будет делаться. Но их, наверное, вели, правда, не знаю, кого именно – Бубновского или Каширина.
– А что должен был передать Бубновский?
– Что-то чрезвычайно важное, потому что Каширин перенес встречу со мной на следующее утро.
– Как вы думаете, что это могло быть?
– Я полагаю, что-то связанное с Советом Министров. Они там химичат, и Бубновский близко подобрался к разгадке. Скорее всего, какие-нибудь крупномасштабные финансовые аферы.
– Что значит «крупномасштабные»? – Сиверов взглянул на Потапчука. – Для кого-то и сто долларов – большие деньги.
– Нет, Глеб, тех ребят даже цифры с пятью нулями не очень-то интересуют, думаю, там в ходу совсем другой порядок цифр.
– И что Бубновский?
– По-видимому, он хотел передать Каширину документы, возможно, список людей, завязанных в этой афере.
– Какие-нибудь документы при них нашли?
– Нет, убийцы все забрали, если, конечно, документы были.
– А дубликаты? Может, в компьютере?
– Все проверено, компьютер чист. И скорее всего, очистил его сам Бубновский, боясь или чувствуя, что за ним следят. И еще, – продолжал Потапчук, – когда мы попали в его кабинет, а сделать это было не очень легко, сейф оказался вскрытым, хотя Бубновский совсем недавно тайно поменял замок, да и ключи были только у него.
– Да, странная какая-то цепочка получается.
Чтобы такие высокопоставленные офицеры гибли один за другим… Обычно их покупают, а не отстреливают.
– Есть и такие, которых нельзя купить.
– Значит, остались в живых и действуют против вас те, кого уже купили, – заключил Глеб.
– Вот потому и пришел к тебе. Звонить мне не стоит, я уверен, что все телефоны прослушиваются.
Еще несколько часов до самого позднего вечера разговаривал генерал с Глебом Сиверовым.
Имеющиеся в их распоряжении факты наводили на мысль, что существует некая довольно-таки могущественная организация, которую можно вычислить, влияние которой ощущается, но при этом самой
