Еще двое гостей уехали, осталось пятеро мужчин.
Двое играли в карты, один скучал. Низкий, коренастый, с вороватым взглядом, он время от времени как-то странно пожимал плечами, будто его спрашивали: ну чем ты сейчас займешься? – а он отвечал: не знаю.
Банк рос от кона к кону, и игроки совсем утратили интерес к своему избегавшему карт приятелю. Тот еще раз пожал плечами и вышел в коридор.
На какое-то время Глеб потерял его из виду, но вскоре он объявился вновь, правда, в другом окне, в окне спальни. Он стоял, сгорбившись, длинные руки доставали почти до колен, и не отрываясь, смотрел на заснувшую официантку. Во сне она выпрямила одну ногу, и короткая юбка приподнялась, открыв кружевную полоску трусиков.
Глебу, смотревшему сквозь мощную оптику прицела, казалось, что он слышит тяжелое дыхание мужчины, хриплое, с присвистом – от возбуждения. Он видел, как тот расстегнул застежку брюк, как осторожно, двумя пальцами поднял короткую юбку девушки еще выше, а затем, резко зажав официантке рот ладонью, повалил ее на ковер. Она, наверное, сразу даже не сообразила, что с ней происходит, несколько мгновений лежала, глядя безумными глазами перед собой, не видя своего насильника.
А тот похотливо пыхтел, одной рукой продолжая зажимать жертве рот, заламывая ей голову назад, а второй сдирал с нее белье.
«Придется сейчас, – решил Сиверов, переводя прицел на окно гостиной. – Если я сейчас уберу хозяина, его дружок отпустит ее и вряд ли уже к ней вернется».
В какой-то момент официантка, изловчившись, укусила насильника за руку и коротко вскрикнула. После чего тот ударил ее кулаком в переносицу, и девушка, потеряв сознание, упала на ковер.
Перекрестье прицела точно легло на лоб хозяина дома. Он резко повернул голову, перекрестье сошлось на его виске. Глеб до сих пор был благодарен судьбе, что не успел нажать на спусковой крючок. Хозяин резко поднялся и вошел в спальню. Он не стал задавать лишних вопросов, все было ясно без слов. Не дожидаясь, пока его приятель, с которым он до этого даже не ссорился, поднимется с официантки, хозяин дома резко ударил его ногой в шею и, не дав упасть, схватил за грудки и бросил на низкую прикроватную тумбочку. А затем склонился над девушкой, проверил, дышит ли она, похлопал ладонью по щекам.
Та очнулась и тут же вскрикнула, увидев над собой мужское лицо. Она наверняка подумала, что хозяин и есть насильник, ведь до этого она не видела, кто набросился на нее сзади. Хозяин даже не успел перехватить ее руки, когда десять длинных ногтей впились ему в лоб, в щеки. Он с трудом отвел ее руки в стороны и принялся что-то объяснять. Затем помог подняться, отвел на кухню и, смочив свой носовой платок холодной водой, приложил его к кровоточащему носу девушки.
Сиверов видел, как хозяин-сутенер сует ей деньги, что-то говорит в свое оправдание. Затем, ни на секунду не оставляя официантку одну, хозяин отвел ее в гостиную, снял трубку телефона и что-то коротко сказал. Через пять минут приехало такси и увезло официантку.
Глеб все же выстрелил той ночью, через полчаса после того, как уехала девушка. Хозяин и избитый им приятель сидели за столом и пили мировую. Пуля вошла точно в висок толстому сутулому насильнику. Он так и не успел выпить рюмку в знак примирения с хозяином. И Глеб навсегда запомнил взгляд того, кому первоначально предназначалась пуля. Сутенер не прятался, не пригибался. Он пристально смотрел в темноту сквозь разбитое оконное стекло, и взгляд его говорил:
«Эта пуля предназначалась мне, я знаю. Можешь стрелять, я жду».
И самое главное, потом никто особо не допекал Глеба. Просто приняли к сведению то, что он не очень-то вразумительно объяснил полковнику, дававшему ему задание. Сутенера убрали неделей позже, и сделал это кто-то другой. Узнав о гибели того, кому он даровал жизнь, Глеб не расстроился, не огорчился.
Возможно, его подопечный проявил благородство единственный раз в жизни и тем самым заслужил отсрочку казни, но не окончательное помилование.
С тех пор Сиверов давал своим жертвам небольшой испытательный срок, давал им возможность раскрыться. Обычно человек чувствует приближение собственной гибели и, если хоть что-то человеческое осталось в его душе, он обязательно попытается купить себе прощение – не в глазах своего убийцы, а в глазах Бога.
Глеб никогда не строил иллюзий насчет собственного всемогущества. Он не воображал себя Господом Богом, которому дано вершить суд над людьми. Он всегда ощущал себя только лишь исполнителем справедливых приговоров, вынесенных не людьми, нет, а судьбой. И свою свободу он видел не в том, чтобы приводить жестокие приговоры в исполнение, а в том, чтобы иногда отказываться их исполнять…
Глава 11
Все это Глеб Сиверов вспомнил, слушая вполуха разговоры Иванова и его гостей. Беседа велась еще с четверть часа, пока хозяин номера не дал понять остальным, что хочет остаться один.
– У меня еще назначены встречи, не такие важные, но… – сухо произнес он.
– Уходим, дела есть дела.
– До скорой встречи.
– Машина, если понадобится, в вашем распоряжении, охрана тоже.
– За машину спасибо, а охрану я предпочитаю из своих людей.
– Может, надо еще что?
– В прошлый раз я воспользовался вашим местом… – Как же, помню.
– А в этот раз?
– В любой день, мне самому развлекаться некогда, держу для гостей.
– Вряд ли и мне удастся, но… чем черт не шутит.
Позволите?
– Я предупрежу, прямо сейчас, из машины.
Гости ушли. Глеб не стал следить за ними даже из окна своего номера, и так все было ясно. Номера их машин он запомнил, о времени и цели следующей встречи знал столько, сколько было возможно. Он услышал, как проворачивается ключ в замке соседнего номера.
'Скорее всего, замыкал так же, как сделал это я, – усмехнулся Глеб. – Ключ не довернут на четверть оборота, чтобы нельзя было открыть дверь снаружи.
Неплохая привычка, и каждый из нас пришел к ней своим собственным путем'.
Какое-то время из соседнего номера доносились только размеренные шаги Семена Георгиевича, словно он был заключенным в камере и мерил ее пространство, определяя для себя границы дозволенного. Щелкнула крышечка зажигалки, провернулось колесико. И вновь щелчок – крышечка закрылась – прикурил.
Потом послышался еле различимый звон бокала, который женщина отставила, то ли выпив до дна, то ли решив больше не пить.
И вдруг в наушниках прозвучал спокойный, но вместе с тем немного насмешливый голос Иванова, Он говорил по-русски и именно этим объяснялась насмешливая интонация, ведь его секретарша этого языка не знала.
– Слушай, ты, сука нерусская, трахнуться хочешь?
Деньги же плачу немалые.
– Я не понимаю, – по-английски ответила секретарша.
Но по интонации Сиверов догадался, все она прекрасно поняла. Наверное, глаза Иванова сейчас затянула маслянистая поволока, а руку он непременно держит в кармане штанов.
– Факи-шмаки, – Иванов щелкнул пальцами и добавил уже по-английски:
– Я хочу трахнуть тебя.
– Нет, – ответила женщина.
