обзора стал меньше, справа возникли темные полосы. Но зато Глеб уже мог рассмотреть даже отдельные волоски в редкой бороде Иванова.
«Ну что ж, я ничего не теряю, – думал Сиверов, – оперу ходят не смотреть, а слушать. Смотреть придется на эту гнусную рожу, хотя временами можно остановить взгляд и на лице секретарши. Все-таки удивительно: женщина молода, красива, но не пробуждает во мне никаких сексуальных чувств. Ну хоть бы на капельку прибавилось желания! Наверное, правы те, кто утверждает, что не мужчина идет к женщине, а та манит его к себе».
Семен Георгиевич нервным движением забросил в рот жвачку и задвигал челюстями.
«Нервничает, ждет. Ладно, и я немного с тобой понервничаю».
Зато женщина оставалась спокойной, и никаких чувств не отражалось на ее неподвижном, словно фарфоровом, лице, покрытом толстым слоем косметики.
Уже кончилась увертюра. Раздвинулся занавес, огнедышащий бутафорский дракон выпускал из пасти клубы дыма, а рыцарь размахивал сверкающим мечом.
«Будет обидно, если я не узнаю об Иванове ничего нового и в то же время ни разу не взгляну на сцену. Нервы у него ни к черту».
Прошло около четверти часа после начала спектакля. Глеб уже терял терпение. Впрочем, Иванов нервничал куда больше, чем он. Семен Георгиевич то сцеплял пальцы, то расцеплял их, нервно тер щеку. Хотя его и Глеба разделяло порядочное расстояние, Сиверову казалось, он слышит потрескивание жестких волос бороды Иванова.
Вдруг Семен Георгиевич резко обернулся, наверное, заслышав какое-то движение за шторой. Секретарша поднялась и встала возле выхода, готовая в любой момент вступиться за своего хозяина. Все случилось так быстро, что Глеб даже не успел рассмотреть лицо входившего в ложу человека. Он видел, как мужчины обменялись рукопожатиями и устроились за низким мраморным столиком в углу ложи – там, где тень надежно прикрывала их от посторонних глаз. И если бы не феноменальная способность Сиверова видеть при слабом освещении, он бы не разглядел того, что происходило за столиком.
Пришелец сидел к нему спиной, и Сиверову приходилось довольствоваться лишь созерцанием его коротко стриженного затылка и крепкой мускулистой шеи.
Теперь, боясь пропустить самую маленькую деталь секретного разговора, Глеб весь превратился во внимание.
Он не отрываясь, не моргая смотрел на Иванова, следил за малейшим движением его губ. Несмотря на то, что мужчины разговаривали шепотом, он угадывал некоторые слова, фразы, произнесенные Ивановым, по движению его губ.
Но собеседник наркодельца – что было делать с ним? Он сидел спиной к залу, а значит, и к Сиверову.
– Вы принесли? – спросил Семен Георгиевич и затем назвал пришедшего по имени-отчеству.
Но как именно, Глеб не сумел разобрать. То ли Аркадий Болеславович, то ли еще как-то. Даже по поводу «Аркадия» Сиверов не был уверен полностью.
Две глубокие складки на стриженом затылке собеседника Иванова исчезли. Он утвердительно кивнул, запустил руку в карман пиджака и, вытащив оттуда плоский конверт, положил его на стол.
Конверт пролежал на столе какие-то доли секунды.
Иванов завладел им. По его лицу нетрудно было догадаться, что он страшно разочарован. По- видимому, пачка денег оказалась менее увесистой, чем он рассчитывал.
Но Глебу пришлось удивиться, когда Семен Георгиевич ловко, двумя пальцами вытащил из конверта одну из купюр. Никогда прежде Сиверову не доводилось видеть настоящие пятисотдолларовые банкноты, которые имеют хождение только на территории США.
Мгновенно улыбка появилась на пересохших от волнения губах Иванова. Он тут же задвинул банкноту.
– Отлично! А то вы меня напугали, – с облегчением произнес Семен Георгиевич, и конверт исчез в глубоком нагрудном кармане его пиджака.
Мужчина, сидевший напротив лжеитальянца, что-то сказал, скорее всего, требовал или просил. Это можно было понять даже без слов: когда человек дает деньги, он хочет получить что-то взамен, если только услуга не оказана заранее.
Но вряд ли. Семен Георгиевич не из тех, кто делает что-то без предоплаты. Как говорится, утром деньги – вечером стулья.
И это сразу подтвердилось.
– У меня с собой нет, – прочел по влажным, только что облизанным, губам Иванова Сиверов.
«Когда?» – скорее всего, спросил незнакомец. А может, «Где?»
Тут Семен Георгиевич подался вперед и, прикрывая рот рукой, что-то ответил.
«Черт!» – чуть не выругался вслух Сиверов, понимая, что пропустил самое важное.
Мужчина недовольно покрутил головой, но, наверное, выбора у него не было.
Он подал Семену Георгиевичу руку и быстро покинул театральную ложу.
Сиверов заспешил к выходу. Женщина, сидевшая за дверью балкона, перед столиком с пачкой программок, с удивлением проводила взглядом странного человека, который мчался, преодолевая лестничные пролеты в два прыжка, будто за ним гнались бешеные собаки.
– Простите, – Глеб отстранил билетершу и выскочил на крыльцо.
Но было уже поздно. Человек, с которым встречался Иванов, успел уже уйти или уехать.
Как его теперь отыскать?
Злой на себя за то, что опоздал, Глеб вернулся в театр. В зал он больше не пошел. В буфете купил коробку конфет и обратился к гардеробщице:
– Дежурный администратор сейчас у себя?
Женщина кивнула.
– Передайте ей, пожалуйста, эту коробку и скажите, что я ей сейчас позвоню.
– А как вас назвать?
– Скажите, это тот, кто обещал ей сделать сегодня подарок.
– А почему вы не хотите зайти к ней сами? – хитро улыбнулась гардеробщица.
– Стесняюсь, – рассмеялся Глеб.
Пожилая женщина добродушно погрозила ему пальцем, тоже улыбаясь.
– У Тани, между прочим, муж есть.
– По телефону изменить невозможно, – бросил Глеб и спустился в гардероб.
В пальто и шляпе Глеб вновь почувствовал себя ужасно глупо. В такой одежде ни бежать, ни идти толком невозможно. Да и в машину не сядешь, в полах запутаешься.
Сиверов дошел до ближайшего телефона-автомата, бросил жетон, набрал номер. Вновь ему ответил голос, который он уже слышал сегодня.
– Таня?
– Да. А кто спрашивает?
Даже не глядя на Глеба, по одному звучанию его голоса можно было догадаться: на губах его играет улыбка.
– Вы конфеты уже попробовали?
– А, так это вы?
– Конечно, я, – не стал называть себя по имени Сиверов.
– Нет, еще не пробовала, стоят передо мной на столе. Выглядят красиво.
– Как видите, в оперу я все-таки попал.
– Надеюсь, не из зрительного зала вы сейчас мне звоните?
– Нет, что вы! Я всегда оставляю свой радиотелефон дома, когда иду в театр. Просто «Лоэнгрина» я слушал, наверное, раз двадцать и вышел сейчас на улицу. А если что и забуду, вы мне напомните, чем кончилось.
Глеб слышал, как зашуршала обертка, которую женщина снимала с коробки конфет одной рукой.
– Да… – Ну как? По-моему, это лучшие конфеты, какие можно было приобрести в вашем театре.
