медленно бредущих, внимательно огляделся по сторонам.
– Ну что ж, все в порядке, – сказал он самому себе, не увидев ничего подозрительного, – и пусть подольше будет так, как есть.
Глеб решил пройтись пешком, ведь во время прогулок очень хорошо думается.
Тем более что стояла осень.
А как известно, эту пору агент по кличке Слепой очень любил. Ему доставило огромное удовольствие немного поторговаться с молодыми привлекательными девушками-цветочницами. Он купил букет пионов, щелкнул кнопкой зонтика и двинулся по улице, старательно обходя лужи. Цветы, которые Глеб держал в руке, издавали приятный терпкий аромат. Осенние цветы пахнут не так, как летние. Запах осенних всегда сдержанный, но от этого еще более волнующий.
Глеб приостановился под желтой липой, любуясь золотистыми сердечками опавших листьев на черном мокром асфальте.
«Неужели к старости я становлюсь сентиментальным? – подумал Сиверов. – Нет, не может быть, я таким был всегда. И вообще, мне стоило бы сменить профессию и не заниматься отстрелом вышедших из ума полковников, авторитетов воровского мира и прочей дряни. Бросить свою такую полезную и нужную для общества деятельность, заняться музыкой».
В кармане его пальто лежал компакт-диск. И этот маленький подарок пожилого генерала почему-то растрогал Глеба.
'Вот было бы хорошо, если бы Ирина оказалась сейчас дома! Я бы подарил ей цветы, мы включили бы музыку, выпили хорошего красного вина. Она сидела бы напротив меня за круглым столом, и я любовался бы ее лицом, ее глазами, глядя на них сквозь стебли цветов.
И мы поняли бы наконец, что такое спокойное счастье'.
Но чутье подсказывало Сиверову, что Ирины сейчас дома нет. И он не ошибся. Свернув во двор, Глеб увидел, что машины Ирины нет.
«Вредно мечтать, полезнее надеяться на худшее».
А вот его серебристый БМВ стоял на прежнем месте, забрызганный дождем, с прилипшими к ветровому стеклу и капоту бордовыми листьями клена – огромными, как растопыренная ладонь.
«Да, это осень. Она пришла неожиданно. Наверное, все времена года приходят неожиданно и, самое главное – абсолютно незаметно. Вот и мне научиться бы так же, как осень, бесшумно и незаметно появляться гам, где мне захочется! А значит, там, где меня не ждут».
Во дворе пахло дождем, горьковатым дымом. Где-то дворники сжигали кучи влажных листьев, а может, дети подожгли какие-нибудь ящики или коробки из-под бананов и сейчас стоят у огня, греются и радуются так, как могут радоваться огню только дети и охотники.
Глеб, бережно держа перед собой букет, вошел в подъезд и поднялся по лестнице. На площадке остановился, беззвучно вставил ключ: в замок, повернул его.
Затем так же беззвучно вставил второй ключ во второй замок, открыл дверь и вошел в квартиру. Едва переступив порог, он понял, что квартира опустела недавно – может, пару часов назад в ней была хозяйка. Особенно остро после влажной улицы, после запаха дождя Глеб своим чутким обонянием ощутил аромат любимых духов Ирины. Сам он их, кстати, не любил.
«Интересно, где же она?»
Записки, как водится, не оказалось. Глеб приучил Ирину не писать записок, не оставлять после себя подсказок, куда она уехала, каким-нибудь непрошеным гостям.
Сиверов разделся, наполнил белую фарфоровую вазу водой, аккуратно поставил пионы, предварительно расщепив и обрезав большими ножницами их твердые, немного суховатые стебли. Уже опустив цветы в воду, Глеб подумал, что хорошо бы бросить туда и таблетку – так, как это делала Ирина. Но какую таблетку она бросала в воду, Глеб не мог вспомнить. Все, что приходило на память, так это то, что таблетка была круглой и белой, с выдавленной полосочкой по диаметру. Но по таким приметам искать таблетку – то же самое, что дать в розыск приметы типа: человек с двумя глазами, руками, ногами… «Может, бросить что-нибудь наобум? Нет, не надо: цветы – не люди, и неверно выбранная таблетка может сыграть с ними злую шутку. И к тому времени, когда вернется Ирина, цветы: завянут, опустят свои головки и будут выглядеть так, словно простояли на столе уже целую неделю».
Глеб подошел к телефону и, щелкнув клавишей, принялся прослушивать записи на кассете отдельно подключенного к линии автоответчика. Ничего, что могло бы его заинтересовать. Лишь обрадовал и взволновал Сиверова голос Анечки, которая вместе с бабушкой звонила из Санкт-Петербурга и жаловалась, что уже второй раз не может застать дома ни маму, ни дядю Глеба. А еще девочка сокрушалась по поводу того, что в Петербурге ужасно скверная погода и бабушка не пускает ее на улицу. А если и пускает, то идет вместе с ней и следит, чтобы Анечка не дай Бог не замочила ноги и не простыла. Голос девочки, хоть она и пыталась говорить бодро и весело, звучал довольно грустно.
'Да, жаль ребенка. Но с другой стороны, это, может быть, и лучше, что она сейчас живет у бабушки, а не здесь. Жить со мной под одной крышей довольно опасно и хлопотно. И Анечке уже пришлось с этим столкнуться – не один раз.
Хотя, возможно, все те приключения, которые она пережила, произвели на девочку совсем иное впечатление, чем на взрослых. И если взрослые были испуганы, волновались, то Анечку все это занимало так, как занимает детей фильм со всевозможными приключениями, перестрелками, погонями, колдовством и прочей дребеденью, столь увлекательной для доверчивых, неиспорченных житейским обманом умов'.
Сиверов сварил кофе, но не успел наполнить чашку, как услышал щелчок замка. Глеб инстинктивно спрятался за простенок, а его правая рука замерла на рукоятке армейского кольта, мгновенно снятого с предохранителя. Щелкнул второй замок, и по щелчку Глеб догадался, что за дверью стоит Ирина.
– Слава Богу, – прошептал он, подходя к двери, и, обняв Быстрицкую, прижал ее к груди.
– Ой, Глеб! Как же ты меня напугал! – воскликнула Ирина.
Глеб в ответ только рассмеялся:
– Я ревнивый, возвращаюсь без предупреждений.
– Ты появился! – чуть отдышавшись, проговорила женщина.
– А ты думала, что я не появлюсь?
– Я вообще ничего не думала, вернее, старалась не думать. Ты же знаешь, я все время волнуюсь.
– Знаю, дорогая, – Глеб поцеловал Ирину в щеку, мягкую и бархатистую.
На лице Ирины застыла растерянность. Глеб это заметил сразу, как только исчезла первая, с «ахами» и «охами», радость встречи. Он помог Ирине раздеться и галантно пригласил выпить чашечку кофе. Ирина было кивнула, но вдруг встрепенулась:
– Нет, я кофе пить не буду.
– Что так? На улице прохладно… Или ты в гостях напилась кофе до чертиков в левом глазу?
– Просто не хочется.
– Может, ты себя неважно чувствуешь? – серьезно обеспокоился Сиверов, – От кофе ты отказываешься не так уж часто.
– Нет, Глеб, чувствую я себя нормально.
По тону, каким это было сказано, Сиверов понял, что Ирина солгала. И тут же, как подтверждение лжи, на щеках Быстрицкой вспыхнули розовые пятна.
– Что с тобой? – Глеб взял ее за руку.
Но Ирина выдернула прохладную ладонь из пальцев Глеба.
– Ты недовольна мной?
– Ой, какие цветы! – воскликнула Ирина, глядя на букет и вдыхая терпкий аромат. – Спасибо, Глеб. Ты всегда такой внимательный!
– Если бы у меня была возможность, я бы каждый день дарил тебе такие букеты.
– Каждый день цветы дарить нельзя. Тогда они начинают терять привлекательность, и радость превращается во что-то обыденное.
– Да, к хорошему привыкаешь, – согласился Глеб.
– Но я никогда не смогу привыкнуть к ожиданию – к ожиданию, когда ты вернешься и предложишь
