– Старая история. А кличку мне дали еще мои коллеги по училищу – за острое зрение.
– Как – за острое зрение? – не поверил генерал Потапчук.
– Вот так. Знаете, как бывает: если человек очень быстро бегает, его называют Черепахой, а если глуп, как чурбан, и не может решить простейшую задачу, его называют Компьютером.
– Да-да, знаю. Так значит, Глеб Петрович, у вас очень хорошее зрение?
– Пока не жалуюсь.
– Вам придется кое-чем заняться, и здесь ваше острое зрение, Глеб Петрович, очень даже пригодится, – генерал заложил руки за спину, опустил голову вниз и, глядя на носки своих до блеска начищенных ботинок, вновь начал мерить шагами кабинет. – Вам придется, Глеб Петрович, взять на себя полковника Руднева. Мне все это, честно говоря, не нравится.
– Мне тоже, – согласился Глеб. – Что он за человек, генерал? Может быть, вы обрисуете мне этого полковника Руднева? – он резко обернулся к Потапчуку, Прохаживавшемуся за его спиной.
Генерал остановился, наморщил лоб, судорожно сцепил длинные пальцы, качнулся с пятки на носок.
– Полковник Руднев… Полковник Руднев… Глеб сразу же почувствовал волнение генерала.
Потапчук стал похож на большую нахохлившуюся птицу, на его лице резче обозначились морщины. – Я думаю, Глеб Петрович, что вы прекрасно знаете, какие люди попадали в охрану высшего должностного лица страны.
Глеб кивнул и тоже, как генерал, сцепил пальцы рук. Потапчук развернулся, подошел к Сиверову и заговорил шепотом:
– Когда-то давно, лет двадцать назад, туда отбирали самых лучших.
Проверяли аж до седьмого колена – всех родственников, знакомых, изучали биографию по крупицам. Людей для охраны первого лица просеивали сквозь такое сито, что даже малейшее сомнение, самый невинный намек на неблагонадежность могли сыграть злополучную роль. Полковник Руднев был блестящим офицером, а потом с ним что-то произошло. Что – я не знаю. Вообще, Глеб Петрович, проверить людей из президентской охраны невозможно. Это им все позволено, это они могут открывать ногами любые двери, требовать любую информацию. И не дай Бог, они такую информацию не получат! Вы, надеюсь, можете себе представить, какие начнутся скандалы?
– Да, все это мне известно. Я у вас, генерал, спрашиваю о Рудневе. Что же все-таки с ним произошло?
Возможно, только это и стоит о нем знать. Достаточно иногда одной-единственной детали.
– Это произошло, скорее всего, не с ним. Это произошло со всеми нами.
Какой-то стержень, сердцевина, держащая все, вдруг начала загнивать и ломаться.
Отсюда и пошли все катаклизмы последних лет. Короче, генерал из охраны президента взял полковника Руднева, тогда еще в звании майора, под свою опеку.
И насколько мне известно, полковник Руднев выполнял всякие щекотливые поручения, а его шеф неизменно прикрывал своих подчиненных, как родная мать прикрывает детей. И естественно, до президента не доходили даже слухи о том, что творится в его охране. Нет, службу несли исправно – как вам известно, на нашего президента не было серьезных покушений. И это, конечно же, благодаря тому, что охрана работала очень профессионально.
– Понимаю.
– Я бы хотел, конечно, познакомиться с деятельностью Руднева, но даже мне, человеку, облеченному немалой властью, туда ход закрыт. Там своя контора, свои законы. И вся служба охраны президента не подчиняется никому, кроме самого президента и начальника его охраны.
– Неувязка выходит.
– В чем?
– Смотрите. С одной стороны, люди из охраны президента следили за мной.
Не столько ради идеи, сколько для того, чтобы отвлечь их внимание, я и занялся Семеном Георгиевичем Ивановым.
– Именно так.
– Но с другой стороны, та же охрана президента, в лице полковника Руднева, действует в сговоре с Ивановым. Но не только это меня удивляет. Руднев не знал о моем существовании.
– С чего вы взяли?
– Знал бы – не дал бы мне ликвидировать Иванова и уж, тем более, не позволил бы завладеть капсулой.
– Неувязка только внешняя, Глеб Петрович. Это со стороны президентская охрана представляется монолитом. Не будем забывать, кто подбирал в нее людей.
Многие на сегодняшний день потеряли доверие. Но система охраны – живой организм, который трансформируется постепенно. Насколько я понимаю, в настоящее время в ней существует две параллельные структуры: старая и новая. Кое в чем они взаимодействуют, но делиться секретами – ни-ни. Вдобавок они контролируют друг друга. Доверия между ними и в помине нет.
Люди, следившие за вами, принадлежат к новой структуре. Полковник Руднев – к старой. Новая структура, среди прочего, и старается определить, кого из старых сотрудников следует отправить в отставку.
– Так что, генерал, получается, Руднев… – Да, Глеб Петрович, получается именно так. И еще, – Потапчук приблизился к Глебу совсем близко.
Голос генерала подрагивал, и Сиверов почувствовал, как волнение Потапчука передается и ему. Никому из своих людей, Глеб Петрович, я сейчас доверять не могу. Они все хорошие, нормальные, в принципе порядочные люди. Но в любой момент информация может… И даже вам… – Я понял, – оборвал его Сиверов.
– Вот и хорошо, Глеб Петрович. Значит, – Потапчук тяжело вздохнул и устало опустился в мягкое кресло напротив собеседника, – плохо, плохо, все очень плохо.
– О чем вы, генерал?
– Чувствую я себя неважно, Глеб Петрович, и пожаловаться некому. Вот только вам и сказал.
– Что с вами?
– Сердце в последнее время прихватывает, – генерал запустил руку во внутренний карман своего пиджака и вытащил оттуда узкую стеклянную капсулу.
Он долго возился, вытряхивая на ладонь белую таблетку, наконец бросил ее в рот, причмокнул языком и откинулся на спинку кресла.
– Сейчас пройдет.
Глеб с тревогой смотрел на генерала Потапчука: ему по-настоящему было жаль этого сильного, решительного мужчину. У Глеба мелькнула шальная мысль. Он попытался ее отогнать, но мысль вертелась в голове, назойливая, как осенняя муха.
«А что если с генералом что-нибудь случится? Если он умрет? Известно ли кому-нибудь еще о том, кто я такой на самом деле?»
Генерал Потапчук морщил лоб, тяжело и прерывисто дышал.
– Ну вот, кажется, полегчало, – он ослабил узел своего старомодного галстука, – можем продолжить.
– Вам бы врачу показаться, генерал.
– Да мне, если честно, Глеб Петрович, давным-давно пора на пенсию. Сидел бы где-нибудь на берегу реки, смотрел бы на воду, на неподвижный поплавок.
– Зачем – неподвижный? Лучше, когда клюет.
– Неподвижный спокойнее.
– Да, рыбалка дело хорошее.
– Или вот еще… – генерал немного приободрился, – бродил бы с лукошком по осеннему лесу, срезал бы грибы, складывал бы один к одному, дышал бы чистым воздухом. А вечерком сидел бы у камина, почитывая книги и улыбаясь своим мыслям.
«Да, размечтался старик», – подумал Глеб и удивился тому, что думает о генерале Потапчуке как об очень старом человеке.
