помещений! – продолжая разыгрывать кретина, которому непонятны самые простые вещи, попросил Глеб.
– Прошу прощения, сэр, это невозможно. Рекомендую воспользоваться гостиницей 'Королевский ворон'. Это в трех милях отсюда, в деревне. Там отличная кухня и прекрасное обслуживание, там вам будет намного удобнее, уверяю вас.
Глеб подумал, не воспользоваться ли ему отсутствием хозяев и не осмотреться ли, пока суд да дело, в доме. Охранник – не помеха, не говоря уж о псе. Вот только есть ли в этом смысл? В доме, который охраняют люди со стороны, англичане, почти полицейские, вряд ли осталось хоть что-то, уличающее владельца в связях с 'Аль-Каидой'. А если так, к чему лезть в дом? Любоваться картинами и мебелью? Проламывать голову охраннику – не говоря уж о собаке, черт бы ее побрал! – из-за этого точно не стоит...
– Пропадите вы пропадом вместе с вашей гостиницей, – злобно проворчал он, берясь за ручку стеклоподъемника. – Вы с вашим псом – отличная компания, два сапога пара...
– Должен вас предупредить, сэр, – объявил охранник, – что буду вынужден доложить о вашем визите и в особенности о вашей настойчивости своему непосредственному начальству. А оно, возможно, сочтет небесполезным поставить в известность владельца поместья.
'А вот за это тебе стоило бы проломить башку, – подумал Глеб. – Хотя... Пускай докладывают! Одноглазый дьявол либо вообще не обратит на это внимания – ему не привыкать захлопывать двери перед носом у самозваных благотворителей и прочих попрошаек, – либо, наоборот, занервничает, поняв, что пахнет жареным. А мне это только на руку. Главное, надо успеть добраться до Лондона раньше, чем он примет решение, а то как бы этот тип не сбежал. Черт, до чего все-таки иногда неудобно работать в одиночку!'
– Действуйте, – разрешил он, поднимая стекло. – Дети Ирака будут вам благодарны, черт бы вас побрал со всеми потрохами!
Охранник ничего не ответил, да Глеб и не ждал ответа. Он включил двигатель, развернул машину на площадке перед воротами и дал газ. Хлопья снега порхали в лучах фар, как ночные мотыльки; короткий зимний день догорал на западе. Обочины уже побелели, поземка – не мокрая, как буквально несколько минут назад, а сухая, злая – извилистыми струйками текла через узкую асфальтированную дорогу, и та едва ли не прямо на глазах становилась все уже. Глеб включил приемник и тут же его выключил, потому что по радио опять передавали прогноз погоды, сопровождая его настойчивыми рекомендациями водителям воздержаться в эту ненастную ночь от любых поездок, не вызванных острой необходимостью. У Глеба такая необходимость, увы, была, и он постарался выкинуть из головы мысли о снежных заносах и всесезонных шинах своего автомобиля, весьма скверно приспособленных для езды по гололеду. Слепой прибег к верному средству – стал думать о том, о чем ему думать совсем не хотелось.
Он гнал машину в сторону Лондона и думал о Закире Рашиде – человеке, имевшем очень веские основания ненавидеть своего нынешнего нанимателя.
Глава 17
Проснувшись в одиннадцатом часу утра, выпив литр кофе и выкурив целую сигару, Закир Рашид почувствовал себя немного лучше. Он уже давно не напивался так, как вчера, и очень надеялся, что следующая подобная пирушка случится не скоро. Проклятый француз, похоже, изнутри весь был перевит своими пресловутыми русскими корнями; как-то иначе объяснить тот факт, что он сумел покинуть квартиру Рашида своим ходом, было просто невозможно. Он, наверное, и впрямь был железным человеком. Турок в данный момент напоминал себе бурдюк с протухшими объедками, забытый в темном углу после веселой вечеринки.
События вчерашнего вечера тонули в алкогольном тумане, проступая сквозь него лишь смутными, размытыми эпизодами. Но странное дело: француз со своими темными очками и рискованными разговорами помнился Рашиду совершенно отчетливо, как будто не только он сам, но даже и воспоминания о нем были неподвластны воздействию алкоголя.
Держа в одной руке последнюю чашку кофе, а в другой – короткий окурок сигары, Рашид вернулся из кухни в гостиную. Здесь все оставалось как вчера: заставленный грязной посудой стол с возвышающейся посередине пустой литровой бутылкой из-под водки, сигарный пепел на полу, застоявшиеся запахи табачного дыма и алкогольного перегара, забытая французом газета...
Рашид медленно опустился в кресло, глотнул из чашки остывшего кофе, разглядывая фотографию в газете. Она лежала вверх ногами, и в этом странном ракурсе длиннобородый убийца почему-то казался еще более похожим на некоего богатого джентльмена арабского происхождения – всегда гладко выбритого, аккуратно причесанного и носящего европейские костюмы с изяществом, которое не снилось большинству настоящих европейцев.
Закир Рашид разглядывал фотографию, но думал он сейчас вовсе не о человеке, который был на ней изображен, а о корреспонденте агентства 'Рейтер' Алеке Сивере.
Рашид не кривил душой, когда называл себя простым, необразованным человеком, ничего не смыслящим в политике. Так оно все и было на самом деле: он действительно не получил образования и не интересовался темными закулисными делишками, которые принято называть большой политикой. Однако это вовсе не означало, что Закир Рашид – дурак; это означало лишь то, что в свое время у него не оказалось под рукой суммы, необходимой для оплаты обучения в колледже или университете. Он окончил обычную школу, то есть научился читать и писать, а заодно получил некоторые разрозненные сведения из различных областей науки, каковые, ввиду своей полной бесполезности, были им забыты сразу же после того, как он в последний раз переступил школьный порог.
Правда, Рашид любил читать, предпочитая, разумеется, не философские трактаты или бредовые сочинения любителей покопаться в психологии (в которой они, по твердому убеждению турка, ровным счетом ничего не понимали), а незатейливые полицейские детективы, напоминавшие ему о веселых деньках голодной и далеко не законопослушной юности. Эта любовь к чтению способствовала развитию заложенной в него еще в школе – скорее по счастливой случайности, чем в силу каких-то иных причин, – привычки к системному мышлению. Короче говоря, Закир Рашид умел не только читать, но и думать, выстраивать логические цепочки и делать из своих размышлений выводы. Они, разумеется, далеко не всегда на поверку оказывались правильными, но Рашида это не особенно беспокоило, поскольку окружающие очень редко интересовались его мнением по тому или иному вопросу, а следовательно, ничего не знали о его ошибках.
Сейчас тренер думал о французе и чем больше, тем сильнее укреплялся во мнении, что мсье Сивер возник в его жизни далеко не случайно. Он появился в клубе как раз в тот момент, когда у Рашида возникли кое-какие подозрения в отношении своего нанимателя, и заговорил не с кем-то, а именно с ним. Он мог выбрать кого угодно: о проблемах мусульманской молодежи сейчас не говорит только ленивый, – но он привязался к Рашиду, неразговорчивому, недалекому спортсмену, тренеру баскетбольной команды, который, по идее, не мог и двух слов связать. И сделал он это не раньше и не позже, а именно в тот момент, когда в клубе не оказалось никого из руководства, кроме все того же Рашида.
Совпадения, конечно, случаются, но не такие невероятные. Вспомнилась фраза, произнесенная героем какого-то приключенческого фильма: 'Совпадения похожи на резину: когда их слишком сильно натягиваешь, они рвутся'. А это совпадение было натянуто так, что дальше некуда.
Проблемы социальной адаптации мусульманской молодежи журналиста Сивера интересовали очень мало, а вероятнее всего, не интересовали совсем. Он говорил о них вскользь и как-то очень рассеянно. А что его действительно интересовало, так это терроризм, особенно 'террорист номер один' Усама бен Ладен. Он этого и не скрывал, и упоминание о погибшей от рук террористов семье Рашида заставило его умолкнуть лишь на миг, после чего он твердой рукой вернул разговор в прежнее русло.
Сейчас, когда турок старательно восстанавливал в памяти подробности вчерашнего разговора, ему начинало казаться, что Алек Сивер заранее знал или, по крайней мере, догадывался, кем в действительности является таинственный хозяин. Да и самого Рашида с его догадками и сомнениями
