однако сбежать от этой шайки, чтобы со вкусом тратить свои сбережения, он уже не мог. Ну разве что на тот свет, где деньги ни к чему...
– Авантюрист-одиночка – это не страшно, – заметил широкоплечий Гамид. – Что он может сделать?
– У тебя короткая память, уважаемый Гамид, – сказал одноглазый. – Вспомни, что случилось в Зальцбурге. Фарух аль-Фаттах, да пребудет его душа навеки в мире и блаженстве, тоже считал, что имеет дело с одиночкой, не представляющим реальной угрозы. Он даже думал, что уничтожил его. И где сейчас Фарух? Где его опытные, вооруженные до зубов воины? Где мой любимый племянник Халид? И где, наконец, надежный, отлаженный и безопасный канал связи с нашими братьями на Кавказе? Ответив на эти вопросы, дорогой Гамид, ты ответишь и на тот, что минуту назад задал сам: что может сделать одиночка? Немало, как видишь. Гораздо больше, чем мы могли бы безболезненно пережить.
Голос одноглазого, как всегда, был спокойным и ровным, однако, пока он говорил, коричневое лицо Гамида мало-помалу темнело и к концу этой короткой речи сделалось бурым от прилившей крови. С интересом наблюдая за этими изменениями, мистер Рэмси поневоле призадумался об истинных масштабах происходящего. До сего дня он ничего не знал о случившемся и теперь, получив полную информацию, вдруг почувствовал себя в высшей степени неуютно.
Сами по себе неприятности выглядели не слишком большими. Хуже было то, что о них говорил не кто-нибудь, а сам одноглазый. Этот человек уже много лет подряд вмешивался в мировую политику, сплошь и рядом небезуспешно. Он оказывал заметное влияние на судьбы стран и целых регионов, проливал моря крови, был официально объявлен врагом номер один могущественной Америки и при этом превосходно себя чувствовал. И он же всерьез, обстоятельно и с заметной озабоченностью обсуждал со своими ближайшими помощниками смехотворные потуги какого-то авантюриста-одиночки!
Похоже, этот несуществующий корреспондент агентства 'Рейтер' представлял собой реальную угрозу. Этот мелкий, никому не известный человечишка сумел обратить на себя внимание такого гиганта, и уже одно это внушало опасливое уважение.
Продолжая разглядывать кирпично-красные щеки Гамида и слушать монотонно журчащий голос хозяина, мистер Рэмси быстро прикинул в уме шансы и перспективы. В чем-то Гамид был прав: вряд ли шустрый француз представлял серьезную опасность для одноглазого. А вот его окружение этот липовый корреспондент уже успел изрядно потрепать. И можно было предположить, что он не остановится. Он двигался по цепочке, перебирая звено за звеном, и после встречи с ним эти звенья просто переставали существовать. Люди одноглазого умирали один за другим, но перед смертью каждый успевал дать французу информацию, необходимую для того, чтобы сделать очередной ход.
Начав свой путь в Австрии с законопослушного Пауля Шнайдера, не располагавшего, казалось бы, никакой информацией о своих анонимных работодателях, француз – француз ли? – каким-то чудом добрался до Лондона и был замечен в принадлежащем одноглазому спортивном клубе. Он переговорил с Рашидом, а что полезного мог знать этот толстый турок? Только адрес опустевшего поместья в трехстах с лишним милях от Лондона да имя человека, который его туда доставил, – его, мистера Рэмси, имя.
Англичанин припомнил некоторые подробности разговора, который состоялся тогда в поместье, и понял, кто станет следующим звеном в цепочке.
– Ахмед, – обратился одноглазый к секретарю, – поведай уважаемым господам об утреннем звонке из Донкастера. Послушайте, господа, это любопытно.
– Утром из охранного агентства в Донкастере поступило сообщение, что вчера вечером на территорию имения Оук-мэнор пытался проникнуть посторонний, – не вставая, лишь развернувшись вместе со стулом лицом к слушателям, заговорил секретарь Ахмед. – Он открыто приблизился к воротам на автомобиле и заговорил с охранником, настаивая на том, чтобы тот впустил его в дом. Этот человек представился Уэйном Гиллспи, функционером благотворительной организации 'Лондонцы детям Ирака'.
Мистер Рэмси затаил дыхание, уже начав догадываться, что последует дальше.
– Благотворительной организации с таким названием в Британии не существует, – продолжал секретарь. – В телефонной книге значатся двадцать два лондонца по фамилии Гиллспи, из них трое – Уэйны, но ни один из них, как нам удалось выяснить, не занимается благотворительностью.
Гамид крякнул. Его широкое лицо, уже успевшее приобрести нормальную окраску, выражало крайнюю степень озабоченности, и это тоже очень не понравилось мистеру Рэмси.
– Автомобиль, на котором приехал человек, назвавшийся Гиллспи, – продолжал секретарь, – принадлежит лондонскому прокатному бюро. Он был арендован вчера утром гражданином Австрии Райнхардом Денкером. После того как его не пустили в поместье, Денкер-Гиллспи уехал. Подозревая, что он вернется и предпримет тайную попытку проникновения в дом, охрана усилила бдительность, однако ничего подозрительного замечено не было. Денкер действительно уехал и больше не возвращался.
– Ему был нужен не дом, – произнес Гамид то, что было ясно и без него, – а те, кто в нем живет. Клянусь Аллахом, он просто сумасшедший! Интересно, что бы он стал делать, если бы мы оказались на месте и разрешили ему войти?
– Он не сумасшедший, – возразил хозяин, – он просто авантюрист – настоящий, каких сейчас почти не осталось. Клянусь бородой пророка, он мне даже нравится! Поверь, дорогой Гамид, что, войдя в дом, он наверняка нашел бы чем нас удивить. Не может быть, чтобы у такого человека не оказалось в запасе какого-нибудь сюрприза.
– Возможно, это был совсем не тот человек, о котором мы говорим, – упрямо возразил начальник охраны, явно не желавший признавать за противником способностей, превосходящих его собственные.
Одноглазый взглянул на секретаря, и тот, снова развернувшись на своем крутящемся стуле, что-то сделал с компьютером.
– Этот снимок, – сказал он, не оборачиваясь, – нам переслали из Донкастера по электронной почте. Он сделан следящей камерой, установленной на воротах поместья. Качество оставляет желать лучшего, однако...
Мистер Рэмси посмотрел на экран своего ноутбука. Теперь там было две фотографии: одна, сделанная людьми Гамида неподалеку от бара, где Рашид встречался с французом, и нечеткий черно-белый снимок, пришедший по электронной почте. Сомнений быть не могло: с обеих фотографий смотрело одно и то же лицо. Правда, на фотографии, сделанной в поместье, очки, украшавшие физиономию Сивера- Денкера-Гиллспи, были не темные, а прозрачные с легким металлическим отливом, изобретенные хитроумными японцами для защиты глаз водителей от ослепления фарами встречных автомобилей.
– Я отрежу этому проклятому турку его глупую голову вместе с чересчур длинным языком! – прорычал Гамид, стиснув кулаки.
– Нет, – возразил одноглазый, – ты этого не сделаешь. По крайней мере, пока. Посмотрим, что они предпримут. Не спускай с Рашида глаз. Он не слишком умен и находится в плену страстей, а значит, может принести своему сообщнику больше вреда, чем пользы. О, этот сообщник! Клянусь, в другое время и при иных обстоятельствах мне было бы приятно иметь дело с таким серьезным противником. Но сейчас, Гамид, я не могу отвлекаться на подобные мелочи. Поэтому, как только представится возможность, захвати этого человека живым, допроси и убей.
– Перед смертью он успеет тысячу раз пожалеть, что имел неосторожность родиться на свет, – мрачно пообещал тот.
– Не сомневаюсь, – сказал одноглазый. – Займись этим лично, никому не перепоручай. Вы можете быть свободны, господа. А ты, Гамид, останься.
Когда Рэмси и секретарь покинули кабинет, одноглазый некоторое время сидел молча, сложив руки, и, казалось, внимательно разглядывал их. Гамид тоже молчал, ожидая приказаний, и, пользуясь паузой, прикидывал, как заманить в ловушку шустрого француза. Мысли его вертелись исключительно вокруг этого предмета, поэтому то, что сказал хозяин, стало для Гамида полной неожиданностью.
– Что ты думаешь о нашем уважаемом мистере Рэмси, Гамид? – спросил одноглазый.
– Он чист, – растерявшись, ответил начальник охраны. – Разумеется, настолько, насколько это вообще возможно для неверного.
– То есть ты о нем вообще не думаешь, – констатировал одноглазый. – Напрасно, Гамид, напрасно.
