Новости, сообщенные в них, он знал уже давно. И только тогда он догадался посмотреть на дату: газета оказалась недельной давности. Он устроился поудобнее, выпрямляя ноги, чтобы расправить затекшее колено, и тут услышал, как под столом что-то легонько звякнуло тонким стеклянным звоном. Он нагнулся и рядом с крышечкой от пепси-колы, замеченной им еще вчера, увидел маленький стеклянный цилиндрик с неровно обломанным верхним краем. Глеб взял его двумя пальцами и поднес к свету. Ампула была вскрыта недавно, еще несколько капель жидкости с голубоватым оттенком плескалось на дне. Еле различимая белая надпись гласила: «Клипсол».
Что это такое, долго думать Глебу было не нужно. Он прекрасно знал действие этого медицинского препарата, который, если употреблять его в больших количествах, вызывал галлюцинации.
– Галлюциноген, – пробормотал Глеб, глядя на крепко спящую Наталью.
Он взял со стола ее сумочку и расстегнул замочек. Начатая картонная упаковка, в которой не хватало четырех ампул, несколько одноразовых шприцев и чисто женская дребедень: пудреница с квадратным зеркальцем, помада, ключи, носовой платок, записная книжка и ручка-брелок, сделанная в форме револьвера.
Аккуратно завернутая в полиэтилен, лежала и пачка денег. Глеб в точности вспомнил, что уходя из купе, закрывал окно. И очень ясно себе представил, как Наталья выбрасывает из бешено мчавшегося поезда использованный одноразовый шприц, скомканную упаковку, из которой случайно на пол выпала порожняя ампула.
Глеб разложил на столе шприцы, перед ними положил картонную упаковку с клипсолом и стал ждать. Теперь ему уже были понятны эти гримасы, улыбка на лице девушки, ее тревожный сон.
Обед в пакете безнадежно остыл. За окном вечерний воздух наливался красным светом. Солнце клонилось к западу. И вот в то время, когда раскаленный шар коснулся пыльно-желтого горизонта, Наталья приоткрыла глаза.
Какое-то время, ничего не понимая, смотрела прямо перед собой, а затем села, мило улыбнувшись Глебу.
– Кажется, я заснула, – извиняющимся тоном сказала она.
И тут взгляд девушки упал на то, что лежало на столе.
– Какого черта вы лазите там, где не нужно? – зло выругалась она, и щеки ее побледнели от ярости.
– А на кой тебе все это надо? – Глеб перехватил ее запястье, когда Наталья сгребла в горсть шприцы.
– Не вы меня будете учить! – девушка с невероятной прытью изогнулась и впилась зубами Глебу в руку.
Тот стерпел боль и дождался, пока та сама не разожмет зубы. Наталья с испугом глядела, как из немного посиневшего укуса тонким ручейком течет кровь.
– Вот видишь, что ты наделала?
– Я не хотела, вы сами… – запричитала Наталья, раскрыла сумочку, вытащила носовой платок и принялась промокать кровь.
Вскоре весь платок покрылся ржавыми пятнами.
– Ну что вы на меня так смотрите? Вам все равно не понять, что творится у меня на душе, – прошептала Наталья и вновь потянулась к шприцам.
– Оставь их. Потом решим, что с ними делать.
– Вы что, из милиции? – она сузила глаза – А ты как думаешь?
– Я думаю, нет.
– И рассказывать о тебе я никому не собираюсь. Мне нужно, чтобы для себя ты все решила сама.
Наталья устало опустила руки и склонила к плечу голову.
– Ну зачем вы хотите, чтобы я вам что-то объясняла, обещала то, чего никогда не выполню?
– А мне и не нужно никаких объяснений. Я хочу лишь одного – чтобы ты сама взяла и выбросила эту гадость в окно.
– Ну зачем вы залезли в мою сумочку?
– Ты уронила на пол пустую ампулу.
– Правда? – с надеждой спросила Наталья.
– Да. И только после этого я догадался заглянуть сюда, – Глеб подхватил сумочку и бросил на колени девушке.
– А если я не послушаюсь?
– Тогда я сам выброшу.
– Не надо, я сделаю это сама, но только не сейчас, а чуть позже.
– Хорошо. Если ты и впрямь едешь к своему жениху, то неплохо бы оставить этот груз в прошлом.
Глеб подумал, что выглядит сейчас, наверное, на удивление глупо, читая морали начинающей наркоманке. В конце концов он не священник и даже не учитель, и спасение души – совсем не его призвание.
– Ну да, я наркоманка, – наконец-то, немного запинаясь, произнесла Наталья и закатала рукав тонкого свитера. – Видите? – она положила руку на столик, демонстрируя своему спутнику сгиб локтя.
– Не многовато ли дырочек для такой молоденькой девушки?
Глеб следил взглядом за пальцем с ярко накрашенным пунцовым ногтем, который медленно скользил по замысловатому узору на локте. Кожа на сгибе загрубела, покрылась каким-то подобием чешуи. Но это только в одном месте, на сгибе. А выше и ниже мягкая, чуть глянцеватая кожа, под которой светилась тонкая сетка из голубых вен, напоминала собой мрамор недавно изготовленной и отполированной скульптуры.
– Я вам не нравлюсь такой? – спросила девушка.
– Пока ты еще можешь вызывать сожаление, и даже твоя бледность может кое-кого обмануть. Но зная ее причину… – Глеб замолчал.
– Я понимаю, – ответила Наталья, опуская рукав свитера. – Но если бы вы знали, что я твердо пообещала себе: только эта упаковка, а потом все…
– Так не бывает. Когда хочешь бросить курить, начинаешь себя убеждать, что эта пачка последняя, вот докурю и брошу… А пока сам не сомнешь пачку с сигаретами в кулаке и не бросишь ее в мусорницу – ничего не получится. Нужно сделать над собой усилие и уничтожить то, что еще можно употребить.
– Наверное, вы правы.
– Ты не глупая, – сказал Сиверов, – и наверное, если я только не переоцениваю тебя, понимаешь многие вещи в этой жизни. Так вот, я хотел бы тебе напомнить одну старую африканскую сказку про короля и бедную старуху. Как-то король, будучи на охоте, увлекся погоней за добычей и оторвался от своей свиты.
А когда опомнился, то было уже поздно: на звуки рожка никто не отзывался. Он долго бродил по лесу, пока, наконец, не набрел на старую, полуразвалившуюся хижину, в которой жила одинокая старуха. Увидев своего короля, она упала на колени. А тот был страшно голоден и приказал старухе накормить его. Она стала извиняться за то, что в доме ничего нет, и сказала:
«Единственное, что есть у меня – это отруби, которыми я кормлю свиней».
«А что же ты ешь сама?» – поинтересовался король.
«Я готовлю из этих отрубей лепешки».
«Тогда приготовь и мне их». Король хоть и понимал, что недостойно монарху есть пищу, предназначенную для свиней, но был настолько голоден, что смог побороть свое отвращение. К тому же в нем проснулось любопытство. Когда старуха приготовила лепешки, то король съел их с аппетитом, а утолив голод, взял со старухи страшную клятву, что она никогда и никому не расскажет о том, как король ел свиные отруби. Покинув после обеда хижину, король сумел-таки добраться до своего дворца и вскоре забыл о неприятном происшествии. А вот старуха теперь мучилась куда больше, чем король, когда испытывал голод. Ей не терпелось рассказать хоть кому-нибудь, что монарх навестил ее хижину. А еще больше ей хотелось
