Ночью все кошки серы. Я уже прощупал предварительно почву.
— Как вас много, — выразила свое недовольство дежурная медсестра. — Зачем целая делегация?
Комбат и Виктор промолчали, отдав инициативу репортеру.
— Обещаем вести себя тихо, — сладко улыбнулся Удовиченко.
Она достала из ящика стола конторскую книгу с заранее вложенными закладками. Истории болезней с черно-белыми фотографиями пациенток в фас и профиль. Их снимали точно так же, как снимают преступников.
— Вот вам одна, вот вторая…
— Эта, — ткнул пальцем Комбат, — его кольнуло в грудь от явного сходства женщины с покойной Ритой.
— Мы должны с ней поговорить, — Удовиченко бережно взял медсестру за локоть.
— Вы хоть понимаете, что она собой представляет?
Это уже растение — не человек.
— Где это можно организовать, чтобы нам никто не помешал? Сколько с ней человек в палате?
— Четверо. Это безумный риск, я ведь здесь не одна дежурю. Она столько времени не видела незнакомых людей, привыкла к одним и тем же лицам. Кто может поручиться, что не начнется припадок?
— Разбудите ее поаккуратнее.
— Хорошо, — вздохнула медсестра, вставая. — Они, в принципе привыкли к побудкам среди ночи.
Поднимаем, чтобы не наделали под себя, чтобы таблетку приняли.
— Сколько ей нужно, чтобы проснуться по настоящему?
— Они вообще толком не просыпаются. Ходят, едят, бормочут — но это ровным счетом ничего не значит.
— А кто-нибудь помнит, какой она здесь появилась? — вмешался Рублев.
Медсестра пожала плечами.
— Я так точно нет. Я здесь всего шестой год. Надо посмотреть в истории болезни — к кому из врачей она попала.
Они шли по пустынному коридору, освещенному люминесцентными лампами. Белый, стерильный свет заливал выбеленные стены и потолок.
— Подождите, я ее приведу. Только не кидайтесь все сразу. Хорошо, если с ней будет иметь дело кто-то один.
Медсестра завела их в пустую комнату, включила настольную лампу.
— Ждите здесь, — повторила она. — Главное, все должно быть тихо. Знаете, как у нас бывает? Одна пациентка дернется от шума — припадок готов. А дальше пошла цепная реакция. Вот тогда начинается настоящий дурдом.
— Кто будет с ней говорить? — спросил Удовиченко, когда дверь за медсестрой закрылась. — Я должен снимать, эта пленка может фигурировать на суде в качестве доказательства.
— Зачем тебе пленка? Надо человека отсюда вытащить, — проворчал Рублев.
— Скажи еще, что прямо сейчас намерен ее забрать.
— Не сейчас, но очень скоро.
— Сперва попробуй, чтобы она тебя поняла.
— Ей вряд ли понравится вид камеры. Это может все испортить.
— Это мои трудности, она ничего не заметит.
Прошло еще четверть часа томительного ожидания.
Наконец, послышались шаги: кто-то еле волочил ноги, кто-то ступал твердо и нетерпеливо.
Медсестра ввела в комнату женщину неопределенного возраста с землистым от постоянного недостатка свежего воздуха цветом лица. Женщина сильно отличалась от той, чьи фотографии были вклеены в историю болезни. В первый момент Рублев хотел заявить о подмене, но потом, приглядевшись к давно потухшему лицу, понял — никто не собирался вводить его в заблуждение.
Это Ритина мать — вернее то, что от нее осталось за время «лечения».
Медсестра присела возле двери со шприцом наготове — на случай, если у больной начнется припадок.
Сжав губы, Вероника Аристова смотрела в точку, видимую ей одной. Безостановочно потирала руки, как потирает их человек, вошедший с холода. Кожа туго обтягивала ее худое лицо, лишенное всякого выражения.
Комбат обошел вокруг стул, на который ее усадили, мучительно подыскивая нужное слова. Он подумал, что все эти годы к ней обращались только по той подложной фамилии, под которой ее поместили сюда.
— Вероника Аристова, — произнес он негромко.
Никакой реакции — она будто не расслышала его слов.
— Вы помните, кто вы такая? Мы хотим помочь.
Молчание. Потирание рук. Глядя на эти безостановочно движущиеся ладони, он забывал слова, которые намеревался сказать.
— Ваша настоящая фамилия Аристова. Помните свою дочь, Риту? Помните, кто вас сюда привез?
Из коридора донесся стук каблуков — медсестра прижала палец к губам. Комбат терпеливо дождался пока стук окончательно затих и повторил еще раз:
— Вы, Вероника Аристова. Вас привели сюда зимой.
— Послушайте, — раздраженно зашептала проводница. — Это будет продолжаться до скончания века. Я вам русским языком объяснила — ничего вы от нее не добьетесь. Через десять минут забираю ее обратно. Я и так уже полжизни от страха потеряла. Тут, оказывается, темное дело. Если кто-то заметит, мне увольнением не отделаться.
— Пусти, я попробую, — отделился от стены Виктор.
Комбат отошел в сторону, он редко чувствовал такую беспомощность, как теперь. Виктор присел на корточки возле стула, нащупал руки пациентки, несильно сжал их.
— Я друг. Вы долго надеялись, что помощь придет, кто-то появится здесь. Потом решили, что ждать бесполезно, вы уже по ту сторону жизни.
Ее ладони остановились, но выражение лица осталось прежним.
— Постарайтесь поверить.
Свет лампы отражался в темных очках. Удовиченко выключил камеру и затаил дыхание. Комбат сидел неподвижно, обхватив голову руками.
— А-рис-това, — едва слышно, по слогам произнесла больная.
— Постарайтесь вспомнить тот день. Вас привезли сюда насильно. Кто распоряжался, кто разговаривал с врачом? Вы знали, что этого человека надо опасаться.
Какая-то рябь прошла по лицу, легкая рябь на стоячей воде. Вдруг женщина наклонилась к уху Виктора и стала шептать, с трудом выталкивая каждое слово, кривя от напряжения непослушные губы.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
БОЙ НА РЕЛЬСАХ
Все трое летели курсом на Ташкент в брюхе военно-транспортного самолета. Летели вместе с танками «Т-72» и «бээмпэшками» — машины предназначались для контингента миротворческих сил в Таджикистане.
