что секретов друг от друга от нас нет.
– Как я могу возражать! – воскликнул посетитель. – Партнерство – это прекрасно.
– Н-да, – сказал Уманцев, отпирая кабинет. – Мы даже, по убогости своей фантазии, назвали фирму по начальным буквам наших фамилий. Я Уманцев, Петр Николаевич, а это Василий Андреевич Манохин.
Получается – «УМ и компания».
Посетитель рассмеялся, усаживаясь в удобное кресло.
– А вы говорите, нет фантазии! «УМ» – это же здорово! Ум, честь и компания.., нашей эпохи.
– Так вы к нам по делу? – вмешался в беседу Манохин, которому уже до смерти надоела эта пустая болтовня.
Где-то на втором плане его сознания все время маячили москвичи, приехавшие на синем джипе, и его улегшееся было раздражение снова начало расти.
– Да, – принимая серьезный деловой вид, ответил посетитель. – Моя фамилия Подберезский.
Манохин отвернулся к окну, зажмурился и снова открыл глаза. Стараясь двигаться как можно естественней, он переместился так, чтобы посетитель его не видел, и вынул из кармана рубашки листок перекидного календаря.
Убедившись в том, что ошибки нет, он неторопливо подошел к столу и как бы между прочим положил листок перед Уманцевым.
– Кстати, – сказал он посетителю, – вы ведь, похоже, не здешний?
– Из Москвы, – как ни в чем не бывало ответил тот.
Уманцев взял со стола листок, рассеянно повертел его в пальцах и как бы невзначай заглянул в него одним глазом.
Он переменился в лице, но это длилось всего лишь одно мгновение, и посетитель, похоже, ничего не заметил.
– Что ж, – сказал Петр Николаевич, медленно сминая листок в кулаке, – давайте поговорим.
Глава 9
Пока Подберезский утрясал свои коммерческие дела, Борис Иванович, чтобы не скучать, прогулялся по окрестностям в поисках достопримечательностей. Из достопримечательностей ему удалось обнаружить только душную, несмотря на открытые двери, довольно грязную и битком набитую шумными завсегдатаями пивную, в которой торговали сильно разбавленным светлым пивом местного производства и лежалыми бутербродами с копченой рыбой. Борис Иванович заметил, что за некоторыми столиками пиво щедро доливают водкой. Этикетка на одной из бутылок показалась ему знакомой, и, присмотревшись, он узнал «Русалочьи слезы». К горлу сразу подкатил комок, а в почках толчком отдалась боль.
Комбат с сочувствием посмотрел на трех краснолицых, давно нуждавшихся в бритье и горячем душе «гуманоидов», которые, усиленно дымя сигаретами, оживленно беседовали, периодически прикладываясь к пол-литровым кружкам, наполненным взрывоопасной смесью цвета мочи. Понаблюдав за ними с минуту, он понял, что ни в сочувствии, ни тем более в советах эти ребята не нуждаются. Конечно, сеанс принудительного лечения в наркодиспансере им бы не помешал, но Борис Иванович считал, что подобные вещи взрослый человек должен решать самостоятельно. Если кому-то нравится спиваться, это его право – до тех пор, пока он не мешает окружающим. К хроническим алкоголикам и наркоманам он относился с брезгливой жалостью, но никак не с ненавистью. Ненавидеть можно было тех, кто сознательно травил людей, играя на, их слабостях, усугубляя их и получая на этом фантастические барыши. А эти… Комбат посмотрел вокруг.
Это, строго говоря, были уже почти не люди. Мозг у них был едва задействован, словарный запас сократился до нескольких десятков затертых от постоянного употребления фраз, и, судя по тому, как спокойно и без видимых последствий они литрами хлестали заведомо ядовитую дрянь, даже их физиология существенно отличалась от человеческой.
'Точно, – с иронией подумал Борис Иванович, мелкими глотками отхлебывая из кружки попахивающее псиной пиво, – марсиане. Купились на этикетку.
Думают, раз написано: «водка», значит, там и на самом деле водка. А раз водка, значит, надо пить. Вот я их и расколол. А может, ее марсиане и выпускают?
А в Куяре у них база. Спрятали летающую тарелку в сарай и в ус не дуют.'
Он с отвращением отставил кружку. Пить эту дрянь было невозможно. Какой-то засаленный тип в растрепанной бороде и грязных лохмах, глядя мимо него мутными глазами, заплетающимся языком осведомился, будет ли «братан» допивать.
– Владей, горемыка, – сказал ему Борис Иванович и торопливо покинул заведение.
После спертой духоты пивной перегретый воздух улицы показался ему свежим и прохладным. Скверное пиво противно булькало в животе, иногда прорываясь наружу вонючей отрыжкой. Борис Иванович заметил гастроном, зашел в него, купил бутылку кефира и половинку батона. Он не жаловал кефир, но здешний оказался неплохой, да и батон был свежий, а поданный теткой Марьяной завтрак уже успел утрястись, так что Борис Иванович с аппетитом позавтракал вторично и не спеша двинулся к оставленной возле офиса машине.
Он как раз проходил мимо красивой, отделанной под красное дерево двери под полукруглым навесом, к которой вели выложенные мраморной плиткой ступеньки, когда кто-то раздвинул планки жалюзи на расположенном справа от двери окне и просунул в щель озабоченное бледное лицо. Стрельнув глазами направо и налево, человек в окне заметил Комбата, секунду разглядывал его в упор, а потом поспешно скрылся, выпустив планки жалюзи, которые тут же стали на место.
Борис Иванович пожал плечами и свернул за угол, где была припаркована машина. Странные типы работают в этой фирме, подумал он. Ну и рожа…
Подберезский уже сидел за рулем и курил в открытое окошко. Его кремовый пиджак был небрежно заброшен на заднее сиденье, узел галстука распущен, а воротник рубашки расстегнут. Затягиваясь сигаретой, Подберезский сильно выпячивал и без того квадратную челюсть, что в сочетании с нахмуренными бровями и наморщенным лбом выдавало крайнюю озабоченность.
– Ну что, – открывая дверцу со стороны пассажира и забираясь в салон, спросил Борис Иванович, – как прошли переговоры?
Подберезский повернул к нему хмурое лицо, в последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее в окно.
– Переговоры прошли странно, – ответил он и запустил двигатель.
Комбат некоторое время ждал продолжения, но так и не дождался. Он осторожно поерзал на сиденье, откашлялся и спросил:
– Как это – странно?
Подберезский вывел машину из переулка, переключил передачу и бесцельно покатил по городу, продолжая хмуриться.
– Странно – значит странно, – ответил он после долгой паузы. – Просто другого слова не подберу.
Постепенно он разговорился. По его словам выходило, что встретили его приветливо, всячески обласкали, выразили готовность сотрудничать и в конечном итоге ни с чем выставили за дверь.
– Ничего не понимаю, Иваныч, – признался он. – Ради этого просто не стоило пилить за семь сотен километров. Они что, идиоты?
– Почему идиоты? – рассудительно ответил Комбат. – Может быть, они просто не заинтересованы с тобой работать. Хорошо быть большой лягушкой в маленькой луже. Ты вот мечтал: организовать бы здесь филиал, да поставить бы главным Бакланова…
Может быть, как раз этого они и опасаются. Приехал какой-то москвич. Черт его знает, что за птица. Сначала надует, а потом и вовсе бизнеса лишит, все под себя подгребет. А?..
– Да? – задумчиво переспросил Подберезский. – Где-то ты, конечно, прав. Морды у них именно
