предсмертное томление. Пока Шуруп шумно здоровался с Дмитрием и орал на весь зал, подзывая официантку, Кравцов сидел ни жив ни мертв, лихорадочно придумывая способ спасения.
Он так и не успел ничего придумать. Буквально через минуту его ожидал очередной шок: в зале появился тот самый парень, которому Кравцов сегодняшней ночью размозжил череп обрезком водопроводной трубы, и как ни в чем не бывало направился прямо к их столику. Кравцов тряхнул головой и даже протер глаза, уверенный, что ему с перепугу померещилась всякая чертовщина, но это был тот самый тип. Голова у него была перевязана, одежда выпачкана всякой дрянью, и можно было только удивляться, как его в таком виде пустили в ресторан.
Кравцов тронул Шурупа за рукав и глазами указал на Дорогина. Шуруп глянул через плечо, дернул щекой и повернулся к Кравцову.
– Так ты членом его по голове бил, что ли? – спросил он. – Киллер, твою мать… Ты нас не знаешь, – быстро добавил он, обращаясь к Дмитрию.
– Ясное дело, – ответил Самолет и принялся с самым равнодушным видом поедать стоявшую перед ним яичницу с помидорами. На Шурупа и Кравцова он теперь не смотрел вообще, словно они были случайными и не слишком приятными соседями по столику.
Дорогин подошел к ним, на секунду остановился, сказал:
– Доброе утро. Как спалось? – и, не дожидаясь ответа, двинулся дальше по проходу.
Он улыбался, но глаза смотрели холодно и уверенно, и Кравцов почувствовал во всем теле какую-то воздушную легкость, а в ногах – неожиданную силу, которая так и толкала его подняться из-за столика и бежать без оглядки до самой Москвы, а может быть, и дальше. Он даже не замечал, что уже встает, пока Шуруп, положив руку ему на плечо, рывком не усадил его обратно на стул.
– Не дергайся, – процедил он сквозь зубы. – Выйдет – пойдем следом, а сейчас прикинься кучкой мусора.
– Проблемы? – спросил Самолет, не поднимая глаз от тарелки и продолжая орудовать ножом и вилкой, как заправский джентльмен.
– Не без того, – глядя в спину Дорогину, негромко ответил Шуруп. – Живучий гад попался, никак не хочет на том свете оставаться.
– А, – коротко сказал Самолет. – Тогда конечно.
Кравцов нечеловеческим усилием воли заставил себя успокоиться. Человек, только что подошедший к их столику, был опасен. Во-первых, он наверняка догадывался, кто пытался его убить и похитил его женщину, во-вторых, он скорее всего знал от своей бабы о ящиках. Это признавал даже Шуруп, Кравцов чувствовал это всей кожей. Живучего надо было отправить туда, откуда он каким-то чудом выкарабкался, и чем скорее, тем лучше.
Поэтому, когда Дорогин, нигде больше не останавливаясь, пересек зал и скрылся за дверью, ведущей на кухню, Кравцов и Шуруп, не сговариваясь, встали и двинулись за ним следом. Дмитрий положил вилку и нож и стал пристально смотреть им вслед.
Войдя на кухню, Дорогин с самым деловым видом двинулся через это царство белого кафеля и курящейся аппетитным паром нержавеющей стали, игнорируя удивленные взгляды работников. Он не сомневался, что его знакомые бросились за ним, как только он скрылся из вида, и потому старался шагать как можно быстрее. По дороге он заглянул в хлеборезку, осведомился, здесь ли Люба, получил исчерпывающий ответ, из которого следовало, что никакая Люба здесь сроду не работала, удивился, извинился и ушел, пряча под рубашкой тяжелый хлебный нож с пятнистым, затупленным на конце серо- черным лезвием и клепаной дубовой рукоятью. Это было не самое удобное оружие – им можно было только резать или, в крайнем случае, рубить, – но Дорогин чувствовал себя далеко не лучшим образом и сомневался, что сможет одолеть двоих вооруженных бандитов голыми руками.
Он немного заплутал в запутанном лабиринте подсобок и служебных помещений, так что, когда он выскочил наконец на улицу через служебный вход, шаги преследователей уже слышались у него за спиной.
Он сразу понял, что ему повезло. Задний двор гостиницы представлял собой квадратное асфальтированное пространство, со всех сторон обнесенное глухим бетонным забором с единственными воротами для въезда автомобилей, – никаких окон, никаких домов напротив, никаких свидетелей. Вдоль стены справа и слева от служебного входа громоздились штабеля пустых тарных ящиков. Чуть поодаль стояли, источая зловоние, три мусорных контейнера на колесиках с полукруглыми откидывающимися крышками. Из двух контейнеров набитых битком, из-под крышек свисали какие-то лохмотья, над которыми с жужжанием вились мухи, а третий стоял с откинутой крышкой и был, кажется, пуст или почти пуст.
Дорогин прижался к стене сразу за дверью и занес над головой свой тесак. Слабость прошла, словно ее и не было, головная боль снова превратилась в микроскопическую пылающую точку, о которой Сергей сразу же забыл. Топот за дверью приближался, потом в дверь с треском ударили ногой, и она распахнулась настежь, едва не задев притаившегося за ней Дорогина.
Шуруп выскочил во двор, держа пистолет в вытянутой руке, словно герой гангстерского боевика.
Он резко повел стволом пистолета влево, потом вправо, и тут в воздухе тускло блеснул тяжелый хлебный нож. Остро отточенное лезвие обрушилось на запястье сжимавшей пистолет руки, глухо звякнув о кость. Будь нож немного тяжелее, и кисть была бы отрублена начисто.
Впрочем, Шурупу вполне хватило и того, что было. Вскрикнув, он выронил пистолет, обхватил левой рукой разрубленное до кости запястье и скорчился, прижимая ее к животу. Не правдоподобно яркая кровь фонтаном била из рассеченной артерии, заливая белый пиджак и светлые брюки Шурупа. Он поднял глаза и открыл рот, чтобы издать протестующий вопль, но было поздно. Темное лезвие наискосок впилось в его шею, вскрыв сонную артерию и перерубив гортань. Из горла бандита вырвался булькающий хрип, и он мешком повалился на пыльный горячий асфальт, заливая его кровью.
Немного отставший от Шурупа Кравцов не видел, как умер его напарник: распахнутая пинком дверь захлопнулась, когда Дорогин выскочил из своего укрытия. Толкнув дверь, Кравцов вылетел во двор и был встречен точно рассчитанным ударом в челюсть, который отшвырнул его к нагретой солнцем бетонной стене. Придя в себя, Кравцов обнаружил в непосредственной близости от своего горла показавшийся ему не правдоподобно широким и длинным хлебный тесак, испачканный чем-то красным. Скосив глаза, Кравцов увидел то, что осталось от Шурупа, и заверещал, как попавший в силки заяц. Это был не крик, а именно верещание: Кравцов совершенно потерял контроль над собой от дикого ужаса и полной внезапности, с которой затравленная жертва вдруг превратилась в опасного хищника.
– Не ори, – тихо сказал Дорогин.
Кравцов ощутил на шее холодное прикосновение ножа и понял, что обмочился. Он стиснул зубы, гася крик и чувствуя, как горячая влага пропитывает брюки, а крик его превратился в сдавленное, полное ужаса мычание.
– Заткнись, мразь, – с отвращением повторил Дорогин, глядя в побелевшие от страха, совершенно бессмысленные глаза водителя. – Бери эту падаль. Ну!
Он подобрал с асфальта пистолет и, угрожая им, заставил Кравцова поднять тело мертвого бандита и засунуть в мусорный контейнер. Он не знал, зачем ему понадобилось это бессмысленное действие: все равно на асфальте осталась огромная кровавая лужа, убрать которую не было никакой возможности, но это казалось ему единственно верным: мусор должен лежать в отведенном для него месте.
– Теперь поехали, – сказал он, когда Кравцов захлопнул крышку контейнера и с трудом выпрямился на дрожащих ногах.
– К-куда поехали? – спросил Кравцов.
– Это ты знаешь куда, – ответил Дорогин. – Впрочем, у тебя есть выбор: за баранку или в этот контейнер.
Кравцов быстро-быстро закивал, давая знать, что все понял, и двинулся к воротам, которые вели на улицу.
– Стой, дурак, – сказал ему Дорогин. – Рубашку сними, она же вся в крови. В контейнер, в контейнер бросай. Пусть у ментов будет побольше вещественных доказательств.
Услыхав про вещественные доказательства, Кравцов тихонько заскулил, но подчинился. Он даже сообразил вытереть рубашкой испачканные кровью руки.
