грозный покровитель, — человек у тебя дело узнать хочет.
— А сколько я за это дело получу? — тут же озвучил свой меркантильный интерес Труба.
Люди на вокзале проходили мимо мужчин, не обращая внимания. Мало ли что, может рэкет с бомжа что-то требует, может, сотрудники уголовного розыска расспрашивают, лучше пройти мимо, себе меньше хлопот — больше свободного времени.
— Его Комбат зовут, — представил Рублева Щукин. То, что есть кличка, придало веса в глазах Трубы.
Значит, человек солидный.
Он вытер испачканные кетчупом руки о бороду и указал на урну, стоявшую рядом.
— Садитесь.
Предложение было совсем без подколки, абсолютно искреннее и радушное, так гостеприимный хозяин предлагает гостю занять лучшее кресло в доме.
— Его кто-нибудь искал? — Комбат кивнул на Щукина.
Бомж хитро прищурился.
— А если и да?
— А то, что если ты мне сейчас этого не скажешь, то…
— Понял, — сказал Труба, — когда меня бьют, я те люблю, да и вы испачкаться можете. Искал его хлыщ какой-то.
— Кто? — не понял Комбат.
Хотя на слух легко определил — слово-то явно ругательное.
— Хлыщ, говорю. Все выспрашивал, где Семен Медалист живет? Я ему не сказал.
— Это тот, из метро, что ли? — поинтересовался Комбат у Щукина, имея в виду Тормоза.
Щукин наскоро описал бандита, причем сделал это мастерски, всего тремя деталями:
— Залысины на лбу — как рога у черта, нос — как у сифилитика и глаза без ресниц.
— Он, точно он.
— Тормоз, значит, — подтвердил Щукин, второго такого урода не сыщешь.
— Так как же он его разыскал, если ты ему ничего не сказал, Труба?
— А я почем знаю? Я ему хазу не выдал, флэт, — к бандитскому жаргону Труба добавлял слова из лексикона хиппи. — А где человек деньгу сшибает, так это святое сказать. Ведь не из ментовки тот ваш Тормоз был.
— А еще кто спрашивал?
— Вот ты спрашиваешь, мил человек, бутылку пивка купил бы, в горле пересохло.
Когда Комбат поднялся, Труба попросил:
— Только баночное не бери. Банки-то не принимают.
Комбат вернулся с двумя бутылками пива, холодного, запотевшего, купленного тут же на вокзале.
Труба от радости был готов сделать для него хоть сальто-мортале. Рублева немного покоробило, что Труба открыл бутылку зубами, на удивление еще белыми и крепкими. Он пил пиво с присвистом, не отрываясь, пена тонкой струйкой выбивалась из-под приставленного к губам горлышка и текла на засаленный сценический пиджак, возраст которого был наверняка лет двадцать. Присмотревшись, можно было понять, что воротник его когда-то был сделан из темно-синего бархата.
— Так вот, если теперь спрашивать о нем будут все, кроме ментов, скажешь где его хаза, то бишь флэт, находится.
Труба не поверил, даже не допил пиво, икнул и посмотрел на Комбата, не шутит ли. Затем повернулся к Щукину.
— А что?
— Он дело говорит. Этот мужик только дело и умеет говорить.
— Щука, а где твои медали? — вдруг припомнил Труба, на его лице отразилось удивление и даже легкое сомнение, уж не решили ли они его провести.
Не может же Семен Щукин без наград ходить. А может, это и не он, бывший капитан советской армии.
Щукин отвел полу Комбатовской куртки, и на подкладке блеснули две медали и боевой орден.
— Ну ты даешь, когда только успел? — изумился Комбат.
— Значит, понял Труба, если кто спросит, кроме ментов, сразу же скажи так и так, живет Щукин по такому-то адресу. Но сам не провожай. И другим нашим скажи, чтобы по правильному адресу направляли. Потом от меня еще на пиво получишь.
— На бутылочное.
— Хорошо, беги, остальным скажи.
Комбат со Щукиным вышли на перрон. У Щукина прямо руки чесались пройтись вдоль состава, поклянчить бутылки, он умел это делать виртуозно. Меньше ящика не насобирал бы.
— Думаешь, снова за меня возьмутся? — шепотом поинтересовался он, шагая рядом с Комбатом.
— Это уж точно, первый раз не получилось, во второй захотят прикончить.
— А если второй у них не получится, — Щукин считал себя оптимистом.
— Значит, третий раз попытаются.
— Так сколько же мне там сидеть?
— А если б я тебя не подобрал, сколько бы ты там торчал?
— Это другое дело, отдыхать дома, гостей ждать и совсем другое дело, если к тебе бандиты с пистолетами ломятся.
— Деньги, капитан, всегда отрабатывать надо. Получил ты их от бандитов за регистрацию фирмы, вот теперь и мучаешься.
Платформа кончилась, Щукин, не обращая ни на кого внимания, прыгнул на пути и, расставив руки в стороны, зашагал по рельсу. Но долго сохранять равновесие ему не удалось, он оступился, обернулся. Комбат, засунув руки в карманы куртки, шел следом по соседнему рельсу так ровно, будто шествовал по асфальту.
Еще несколько шагов, и они оба скрылись между составами, стоявшими на путях.
— Где твоя берлога?
— Тут, — Щукин показал на стоявший поезд, — прямо напротив.
Он ловко поднырнул под состав и исчез из виду.
Рублев не хотел отпускать его далеко. Чего доброго, испугавшись, убежит, потом поймать его будет сложнее, чем в первый раз. И неизвестно еще, кто выйдет на него первым. Осторожно, стараясь не испачкаться о днище вагона. Комбат перебрался на другую сторону пути. На удивление Щукин терпеливо дожидался его, присев на черный пенек семафора.
— Думал убегу? — он достал «Астру» и, умело прикрывшись от ветра ладонью, прикурил от спички.
— Честно говоря, да.
— Нет, Комбат, теперь мне другой дороги не найти, только с тобой. Думаешь, мне хочется, чтобы голову открутили, лучше уж мы кому-нибудь открутим.
— Ну-ка, давай показывай, нечего рассиживаться.
Щукин прошел к самому забору, возле которого густо росли крапива, чертополох, будто здесь был не центр города, а самая что ни на есть гнусная окраина.
На металлическом люке виднелись две буквы «ТС» — теплосеть.
— Крючок-то свой я в метро оставил, — посетовал Щукин, обходя люк по кругу, — голыми руками его не возьмешь.
— А если попробовать, — Комбат присел на корточки.
Сил поднять люк у него, конечно, хватило бы, но как подцепить его? Крышка плотно подходила к горловине, щель — и пальцы не просунуть.
— Да, промашка вышла.
— Ищи проволоку.
