пива выпили, не останавливаясь, чувствуя, как жидкость сразу же всасывается сквозь стенки желудка, восстанавливая потерю влаги организмом.
Мишаня признался:
– Перебрал я в парной. Давно по-настоящему не парился.
– Почему? У тебя же такая шикарная банька!
– Некогда, – развел руками Порубов и тут же откупорил вторую банку.
Давно Комбат так хорошо не отдыхал. Горячая парная, ледяная вода речки, холодное пиво – впервые за последние годы он сумел расслабиться. Да и Миша Порубов давно не позволял себе так спокойно отдыхать. И вот это ложное чувство спокойствия сыграло с мужчинами злую шутку.
– Пошли в дом, – предложил Комбат, вспомнив о том, что там стоит накрытый стол с водкой и хорошей закуской. Ему захотелось выпить.
– Пошли, – согласился Порубов.
– Только ты свой костюм больше не надевай, а то смотришься в нем как последний дурак. И перстень свой забрось подальше.
Миша Порубов буквально воспринял предложение Комбата и готов был зашвырнуть золотой перстень в реку. Комбат схватил его за руку.
– Это ж я так, Мишаня, к слову пришлось. Нравится носить – носи.
– Уже не нравится, – твердо сказал Порубов и, зажал перстень в кулаке.
Комбат в джинсах, рубашке и куртке, а Миша Порубов, завернутый в простыню, потому как костюм надевать не хотел, пошли к дому.
Они сидели вдвоем за большим столом в гостиной, смотрели друг на друга, иногда перебрасывались фразами, в общем-то, для посторонних непонятными и, самое важное, не требующих продолжения.
– А помнишь?
– Как же, как же, помню…
– И дурак же я был тогда! Да и ты не лучше.
– А в общем, было хорошо, согласись? Тяжело, но хорошо. Боюсь, такое уже никогда не повторится.
– И не дай бог, чтобы повторилось.
– И я так думаю.
– За это и выпьем!
О чем разговор ни заходил, кончался одинаково: мужчины поднимали рюмки, чокались, глядя . в глаза друг другу, и выпивали. Каждый следил, чтобы другой не выпил меньше.
Это не было соревнованием, кто раньше упадет под стол, просто им так нравилось. Они и раньше все делали наравне. Комбат, хотя и мог себе позволить приказать, никогда не использовал свое служебное положение. А наоборот, если видел, что кому-то тяжело, часть тяжести взваливал на свои плечи. И за это его любили подчиненные.
Уже вторая литровая бутылка водки была на доходе, а мужчины лишь раскраснелись, да глаза заблестели. И вполне возможно, они так и сидели бы день или два, понемногу пьянея, тут же трезвея и вновь добавляя. И им было бы хорошо, и ни о чем лучшем мечтать не хотелось, А воспоминаний что у Комбата, что у Мишани хватило бы не на один ящик водки – воспоминаний, за которые не было стыдно.
Но в жизни так не бывает, хорошее непременно кончается. Это плохое может длиться вечно, как болезни, раны – до самой смерти.
Леник Мищенков не только носил зонтик за спиной хозяина или папки с договорами на аренду с липовыми накладными и со всем, без чего не обойтись бизнесмену, он еще отвечал на телефонные звонки, когда хозяин был занят. Многие дела он мог решить сам, но существовали и такие моменты, которые мог разрешить только Порубов, лично отдав распоряжение или самолично вытащив из сейфа деньги и бросив их на стол.
Мищенков появился в гостиной и немного смущенно забормотал:
– Извините, что отвлекаю, Михаил Михайлович, дело срочное.
– Чего тянешь, говори, тут все свои, Борис Иванович меня не осудит.
– Тут «синие» приехали в наш китайский ресторан и оброк требуют.
Порубов мгновенно протрезвел, словно ему на голову вылили ушат ледяной воды.
– Погоди, погоди… – он выбрался из-за стола и похожий на римского патриция в своей длиннющей простыне, подошел к помощнику. – Сколько они хотят?
– выдавил из себя Михаил.
– Сколько, сколько… три хотят.
– Но я же с ними договорился на две.
– Они узнали, как у вас идут дела, и теперь хотят три. Все точно, по процентам.
– Чтоб они подохли!
– Они ждут в ресторане, хотят, чтобы вы сами приехали потолковать.
– Я потолковать? – с бравадой бросил Порубов, но тут же одумался. – Да-да, будь они неладны! Чтоб они сдохли, мерзавцы!
– Что такое, Миша? – подошел к нему Комбат. – Ты же говорил, у тебя никаких дел.
– Да я и сам думал, никаких… а тут, вот…
– Ну, говори! Что-то у тебя глазки бегают?
– Да… понимаешь, Борис Иванович, тебе лучше об этом не знать. Это моя головная боль, мне ее расхлебывать, мне с ней жить.
– А без нее не можешь?
– Если бы можно было, жил бы без нее.
– Они ждут, Михалыч, – вставил Леня, – что им сказать?
– Скажи, что приедем, – бросил Комбат. – А ты оденься, не поедешь же в город в таком виде, с голым задом.
Порубов стоял, как соляной столб. Ему не хотелось втягивать Бориса Ивановича Рублева в свои сегодняшние дела. Они отличались от славного боевого прошлого, как день от ночи.
– Мигом собирайся, – сказал Комбат уже приказным тоном.
И Порубов, сбросив простыню, двинулся к шкафу.
– Борис Иванович, оставайся здесь, я сам съезжу, все улажу. Не в первый раз, мне ж не на задание, не в разведку. Деньги отдам и вернусь, так у нас здесь заведено. Ну, поговорим минут десять…
– Не в десяти минутах дело, – веско произнес Комбат. – Дело в том, Мишаня, что ты «синим» платишь, бандитам.
– Как же иначе?
– Ты что, на войне с врагами тоже договаривался, деньги им отдавал, водку с ними пил? С врагами один разговор – или ты против них, или ты вместе с ними.
– Бизнес – не война, – отозвался Мишаня, натягивая на голову свитер.
Но отозвался не очень уверенно, не слишком убежденно.
– Значит, ты другим стал. А я думал, ты все тот же. Если ты другой человек, не прежний Мишаня Порубов, то и делать мне здесь нечего, – в сердцах произнес Комбат и двинулся к выходу. – Кстати, Андрюха – сказал Комбат, уже стоя в коридоре, – хоть и бизнесом занимается, а с «синими» не водится. С ними у него один разговор…
Какой именно разговор у Андрюхи Комбат уточнять не стал, но Мишаня и без объяснений понял, что Подберезского сломать не смогли.
– Погоди, Комбат, вместе едем.
– Я и не сомневался. На крыльце покурю.
Комбат вышел, затянулся сигаретой, посмотрел в сторону Смоленска, который горел цепочкой огней на горизонте.
– Охрану дома оставь, – приказал Комбат. Двое охранников даже не стали дожидаться распоряжений хозяина, настолько веско говорил гость и настолько велико к нему было уважение Порубова.