морщились от того, с каким рвением и старанием вел дела прокурор Прошкин.
— Ох, смотри, Юрий Михайлович, смотри' И на твою задницу припасена горячая сковородка.
— Может, и припасена. Закон — он для всех закон, — гордо вскинув голову, отвечал злопыхателям Юрий Михайлович Прошкин. — Я закон не нарушаю, действую по букве.
— Знаем мы эти буквы, для одних они большие, для других маленькие, да и сам ты, Юрий Михайлович, прекрасно понимаешь, что такое закон в наше время.
Это — дышло: куда повернул, туда и вышло.
— Нет, закон есть закон. Он для всех одинаков: и для министра, и для простого механика авиамоторного или автомобильного завода, и для торгаша в киоске. Для всех одинаков: и для прокурора, и для генерала.
— Так-то оно так, Юрий Михайлович, но смотри.
Прошкину этого можно было не говорить, он и сам прекрасно все понимал, и, надо сказать, в тех двух делах он вышел победителем. Процессы получились шумные, о них писали и в газетах, говорили по радио, показывали по телевидению. И вот именно после них Юрий Михайлович получил славу неподкупного и честного юриста, борца за справедливость и карающего меча правосудия. И этот меч, надо сказать, не затупился. Юрий Михайлович применял его, применял с толком и знанием дела. Иногда, правда, он им только размахивал, меч сверкал, всех пугал, в итоге дело оказывалось пустяковым и преступник отделывался условным сроком. Тогда Прошкин принимался рассуждать о демократии и новых веяниях.
Юрий Михайлович одевался тщательно. Галстук подбирал в тон рубашке, пиджак и брюки были разного цвета, но тем не менее гармонировали. Очки Юрий Михайлович надевал редко, лишь в зале суда, когда надо было придать своим словам солидность, а глаза спрятать за блестящими стеклами. Даже носки подыскивал в тон галстуку.
— Ну вот и все, — поправив тугой узел, подтянув его под самый ворот, Юрий Михайлович повернул голову вначале влево, потом вправо и осмотрел себя в большом зеркале.
«Вид что надо, на пять с плюсом».
Дорогая, но неброская авторучка, дорогие часы, шикарный портфель. Твердые кейсы Юрий Михайлович не любил, он был приверженец классических портфелей.
Ведь все деловые люди делятся на тех, кто любит портфели из прекрасной кожи, и на тех, кто пользуется твердыми кейсами с хитроумными замочками. Юрий Михайлович относился к первым. Всем чемоданчикам-кейсам он предпочитал дорогие портфели с серебряными застежками, из отлично выделанной кожи. Портфелей у него имелось несколько, каждый был предназначен для определенного случая. Когда Юрий Михайлович надеялся, знал, что получит взятку, он почему-то брал с собой портфель из желтой кожи. В портфеле был потайной отсек, куда можно было положить деньги или очень важные бумаги.
Оружия Юрий Михайлович не носил, хотя имел и пистолет, и разрешение на него. Главным своим оружием, самым сильным, Юрий Михайлович считал свою голову, вернее, свой мозг, серое вещество, которое работало как компьютер. Прошкин помнил наизусть кучу статей и параграфов из Уголовного кодекса, многочисленные приложения к нему и всевозможные дополнения. К тому же он группировал их по принципу взаимоисключения. Если по одной статье за преступление полагалось суровое наказание, то у Прошкина всегда имелась наготове другая статья, предусматривающая другую квалификацию преступления и другой срок. А также он прекрасно знал законодательства других стран и римское право, цитировать выдержки из которого любил по латыни. Хотя при этом он умел говорить и очень просто — так, что его слова становились понятными и профессору, и работяге с того же ЗИЛа.
Оратором он был замечательным, и если бы избрал не прокурорскую деятельность, а стал адвокатом, то, наверное, уже через несколько лет он сделался бы одним из самых известных, может даже скандально известных, защитников и вел бы самые крупные процессы, как уголовные, так и политические. Но он предпочитал находиться в тени, не высовываться. Он понимал, что щука — большой хищник, может, даже царь хищных рыб, но тем не менее, для того чтобы хорошо жить, она не носится по всему водоему от берега до берега, а тихо прячется, легонько шевеля плавниками. Притаится у травы под листами кувшинок и выслеживает свою добычу. А когда та приближается достаточно близко и теряет бдительность, именно в этот момент щука и делает свой бросок, и, как правило, ее бросок успешен.
Такой же тактикой и такой же стратегией пользовался и помощник столичного прокурора Юрий Михайлович Прошкин. И его дела шли прекрасно. Денег он имел иногда даже больше, чем адвокаты, защищающие авторитетов воровского мира. К тому же не платил с них налоги.
Дверь спальни бесшумно отворилась. Жена Юрия Михайловича Прошкина уже облачилась в вечернее платье.
На шее поблескивало дорогое колье, в ушах сверкали сережки с мелкими бриллиантами.
— Ты слишком вызывающе дорого вырядилась, — наклонив голову, произнес Юрий Михайлович. — Интересно, для кого это ты так?
— Для тебя, — сказала женщина.
— Но я же не иду с тобой.
— Хоть сейчас посмотришь.
— Хорошо выглядишь.
В душе жена прокурора была рада, что мужа на вечеринке не будет и, скорее всего, он появится дома в полночь, изрядно выпивший. А сейчас было всего пять часов, и она знала, что побудет на вечеринке недолго, час или два, засвидетельствует свое почтение, пококетничает с хозяйкой, скажет пару слов юбиляру, а затем удалится. Сядет за руль машины, недавно подаренной мужем, и поедет к своему молодому любовнику. Маргарите Васильевне Прошкиной было сорок, она была на шесть лет моложе мужа, а ее любовнику исполнилось всего лишь девятнадцать. Именно к нему Маргарита Васильевна собиралась заехать и с ним провести вечер.
В ее сумочке лежало триста долларов, сто из них она отдаст своему любовнику — высокому, стройному и сильному парню, неудержимому в любовных утехах, которым Маргарита Васильевна привыкла предаваться за последние несколько месяцев. Она вновь почувствовала себя женщиной, сильной и умелой, и иногда у нее даже начало появляться желание бросить мужа, уйти от него. Ведь дети были уже взрослые, жили своей жизнью. Но она прекрасно понимала всю абсурдность своего желания, хотя, возможно, верить до конца не хотела.
— Когда будешь? — спросила она, глядя на аккуратно подстриженный затылок мужа.
Плечи под дорогим пальто дернулись, муж остановился уже в дверях.
— Не знаю, скорее всего поздно.
— Все ясно, — тоном победителя произнесла Маргарита Васильевна, — поздно, всегда поздно. Значит, напьешься в стельку.
— Нет.
— Тогда, может, ты заедешь за мной?
— Нет, — бросил муж, защелкивая дверь.
На лице его жены, когда дверь захлопывалась, появилась улыбка. Она уже предчувствовала, что этот вечер подарит ей много радости. А главное, она получит физическую разрядку, ведь жить с мужем ей уже стало в тягость, она вдохнула воздух свободы.
— Соня, Соня, — позвала она свою домработницу, та появилась с полотенцем в руках, — я уезжаю.
— Да-да, Маргарита Васильевна, — произнесла пятидесятилетняя женщина, — я тоже скоро уйду. Я уже все сделала. Уберу на кухне и уйду.
— Сама закроешь квартиру и сдашь на сигнализацию. Помнишь, как это делается?
— Хорошо, Маргарита Васильевна.
— Деньги на продукты у тебя еще есть?
— Да, есть, вы же вчера мне еще дали.
— Ах да, — Маргарита Васильевна немного виновато улыбнулась.
Она уже начала забывать, как всякая богатая женщина, о тех суммах, которые для ее домработницы казались фантастическими, а для нее являлись мелочью. Она еще минут тридцать прихорашивалась у зеркала, тщательно красила лицо, как это делает немолодая актриса, зная предательскую сущность
