Человек с сильным инстинктом прочувствует сильный ум в любом проявлении — хоть в улитке, если такая найдется. Для понятия ума — ума не надо.
Вот в чем сила трюка славянского факира. Да и, как говаривал Иосиф, отцы за дочерей в ответе. Ну, что-то вроде этого говорил. Знал, что истинный корень всех без исключения перемен в этом мире — женщина. София, основательница греховного сборища, пытающегося грех убить грехом, притом постоянно наступая на грабли. Один из вариантов идеи перехода количества в качество.
Но где отчет агента-ликвидатора? По времени он должен был записать картинку превентивной акции и выйти с докладом на связь. Талантливый агент, ничего не скажешь. И старательный. До такой степени, что сумел стать вроде бы как и не агентом, а сельским шофером. Психотехника высшего пилотажа. Простота — мать преуспевания. Если только за ней скрывается что-то вполне весомое. Феликс ценил такие штучки. Это было близко его стилю. Но решай — не решай, а одним Двурогом не отделаешься. Если концов слишком много, то средство одно: все в воду. Это инстинктивная информация. Самая высокоточная. Директор набрал на компьютере пароль спутника, услышал опознавательный ответ и закричал в микрофон:
«Корниенко, ты что там, спишь?!»
Глава 7. Мерилин
Мерилин отдыхала на ферме каждый год. Она любила уединение, хотя часто подчеркивала свою экстравертность. Двойственность! Двойственность — вот основа потенциалов и магнетической красоты.
Ферма была частная, а точнее — ее отца. Не очень большая, окруженная охранным периметром из ряда натянутых в траве проводов — по некоторым шел ток высокой частоты, чтобы отгонять животных и предупреждать посторонних. Для них и пара табличек висела: «Под напряжением. Не подходить ближе 10 метров». Для жизни этот ток был неопасен, а проявлялся лишь легким шоком и щипком. Било по нервам, и вся профилактика. К другим проводам были подключены тепловизионные датчики и несколько широкополосных видеокамер. Было еще кое-что, но Маши это не касалось. Если необходимо, она могла в любое время суток снимать личным пультом, лежащим в кармане, защиту на 10 секунд — и «туда-сюда- проблема» не имела места быть.
Все-таки Маша была дочерью своего отца, единственной дочерью. Про ее личный пульт блокировки никто не знал. Бывало, появляясь ночью откуда-то со стороны звездного леса, она неприятно удивляла охрану и пугала живущую здесь прислугу. Никто не понимал, почему датчики не бьют тревогу при пересечении защитного периметра. Поговаривали, что она перелетала через провода по воздуху. Были-де у нее и такие способности. Но спросить никто ни о чем не решался. Дама была с характером. К ее мнению, — правда, очень редко и с вялым выражением лица, — прислушивался и отец: говори, мол, говори, чего уж тут... Прошлым летом она даже научную работу для него написала. Не он попросил, а она, услышав проблемные темы, предложила. Или он попросил? И Маша несколько дней не выходила из комнаты, пила кофе и не спала. Отдала ему, а он вроде и забыл. Или не забыл... Но ничего почти не сказал. Работы у него много. И вся нервная. Кричать не надо, не та степень нервозности. Кричать надо для профилактики и для снятия стресса. Но он же орать не будет. Вот и забыл, наверно, про рукопись. Да и Маша забыла. А что-то же там писала, старалась. Выводила какие-то каракули-закорючки, схемки, чертежики.
Но дело не в этом; дело в том, что под фермой, в глубоком железобетонном укрытии, находился коммуникационный узел космической связи организации, где работал ее отец. Ленточные антенны на крыше их фермы имели систему плавающей фокусировки и сверхточное позиционирование, но в основном держали связь с геостационарным спутником[16], все время висящим над фермой в роли ретранслятора. Все это, конечно, по возможности шифровалось, секретилось и, как ни странно, цели своей добивалось. Никто толком ничего не знал. Кругом были участки богатых людей. Хозяева часто менялись. А кто они, эти люди, в этой жизни? А в той?.. Никому не хотелось лишний раз совать нос туда, откуда его можно не извлечь. В пяти километрах расположился взвод особого назначения, но был ли он с кем-то связан здесь, по месту дислокации, — никто не знал, включая его командира. Мужики из взвода были в основном контрактники и, бывало, орали песни с местными бабами до утра, поплевывая на все особые назначения. Высокоточные и особомощные антенны никого не удивляли: у кого водились деньги, у того были и такие антенны. Да и не только такие, а какие угодно.
Отец Маши был крупный коммерсант — это было ясно всем, судя по дому, дочке, прислуге, охране, а вот по нему самому этого не было видно совсем. Может быть, оттого, что здесь он почти не бывал. Где делал деньги — его дело. Но небольшое поголовье породистой скотинки в этом участие принимало. По территории фермы бродило десятка два коров и недавно появившийся молодой бык. Организм в стаде, как ни крути, необходимый. Бык был черный. Черный, как смола, только грива серая, ну — и кончик хвоста. Породистый. Аристократус. Так бы могли его назвать. Аристократуса видно даже по взгляду, совсем не теляче-лупатому, а воспитанно и спокойно на вас устремленному. Или на корову.
За скотиной ухаживало два человека, приезжих из города, с образованием. Они и жили на ферме, но в село выходили часто. Что делать-то вообще? Вот и ходили. То в село, то из села. Только с охраной ругались. На самогонку был им запрет очень строгий, в контракте даже оговоренный, но они его, конечно же, со всей душой нарушали. Но меру знали. Ну, а поэтому и проблем не было. Искусство канатохождения: в одной руке строгий наказ, в другой — бутыль с самогонкой. А вот и не упали пока ни разу, сколько не ходили. Великое дело мера!
Ферма в лесу располагалась вполне уединенно. Ближайшее село с дисциплинированными контрактниками находилось в пяти километрах. Это если по бетонированной дороге среди леса. В другой стороне, вниз по склону, располагалась бойня, а если точнее — убойный цех первичной переработки. Принадлежала какому-то смешанному акционерному обществу. Работы у бойни было не особо много, но акция по ее закрытию продолжалась уже давно: убойный цех первичной переработки почему-то не нравился соседям. Соседи не нравились директору бойни. Все по своим каналам, как могли, мешали друг другу жить, посылая куда подальше местного священника, который убеждал, что это-то и есть жизнь. Может быть, отвечали, но скорее всего — в аду. Там тоже живут.
Ферма Мерилин была расположена ближе всех к «рассаднику холеры и чумы», но ее отец участия в фермерской войне не принимал. Как никто и не знал, что директор бойни был его подчиненным. Да и сама бойня находилась на балансе бухгалтерии, которая отчитывалась перед папой Маши. Управляющий фермой на тему «зеленого освобождения» только кивал головой, улыбался, но рот так ни разу не открыл.
Все эти детали Маше были, конечно, неизвестны. Она была дочерью своего отца. А отец у нее был один — мать несколько лет назад не очень удачно села за штурвал спортивного самолета. Парашют не взяла. Сильно торопилась, так, что и уровень топлива не проверила. А радиостанция была демонтирована на регламентную проверку. Взлетела — и все. Никаких следов не нашли. Район — одни озера и тайга. Хотела по-быстрому, а вышло наоборот. Отец подключал к поискам лазерное наведение со спутников. Но толку не было никакого.
Оставшись для отца представительницей матери на Земле, Маша заимела доступ во все отцовские дела (ну, почти во все) и во все помещения дома с большим количеством этажей ниже нулевого уровня (за некоторыми исключениями). А отец — он же и есть отец, хоть и озабоченно хмуроудаленный. Дела! Дочери двадцать три, а для него она ну разве что не на третьем году, чуть постарше. И ведь знает папа про ее работу в европейской зоне его же организации. Знает и про стажировку во Франции. В женском легионе сенсорных убийц. А Оксфорд? А двадцать четыре прыжка с парашютом? Из них пять — с высоты сто метров. А сам бы прыгнул?.. Знает про ее поразительные способности в области высокоточного пулеметания — в том числе на звук цели. Знает и ее репутацию в определенных кругах, где котируются не деньги, где упоминать о них никому в голову не придет. Но не верит! Не верит! Неосознанно изворачивается от поступающих информативных флюидов, стремящихся изменить его представление о собственном тыловом оформлении. И уходит с хитростью старой пираньи в тихую гавань старых, незыблемых, своих законов основания. Тот еще зубр. Невгружаемый никем, только сам собою. Если захочет.
