Немцы, как известно, спокон веку славятся своей любовью к точности. Дедушка Мартина был истый немец: ровно через две недели, ни раньше, ни позже, он объявил Мартину, что ему разрешается выходить из дому.
К ногам Мартина словно крылья приделали — он пересёк бегом весь город и не почувствовал ни малейшей усталости, даже почти не запыхался.
Мальчики отправились на реку. Вода была уже слишком холодна, чтобы купаться, ведь уже миновал Ильин день, но можно было сколько влезет кататься на лодке. Мартин учился грести, у него то и дело срывалось левое весло, и он обдавал Николку брызгами. Николка ругался, хохотал и требовал вёсла. Но Мартин умолял дать ему погрести ещё немного и в конце концов набил на руках водяные мозоли.
На обратном пути мальчики зашли в кузницу Варфоломея Платонова взглянуть на лампаду, которая скоро украсит Никольский храм. Их весело приветствовал на ломаном русском языке чудин Ян, подручный Николкиного отца. Его чумазое от копоти лицо почти сливалось с сумраком кузницы, только сверкали зубы да белели светлые глаза.
Дело у Варфоломея Платонова двигалось весьма споро — он не припоминал, чтобы ему когда- нибудь работалось так легко и радостно. Может быть, на этот раз труд доставлял ему столько удовольствия, потому что Трифонов заказ должен был остаться «дома». Почти всё лучшее, что он создавал, навсегда уходило с глаз долой. А ему так хотелось ещё хоть немного подержать у себя свое создание, насладиться его красотой! И Варфоломей, сам того не сознавая, часто к досаде заказчика, тянул с окончанием каждого заказа, потому что окончание означало разлуку.
Подручный у него был парень умелый, хотя и совсем молодой. Если кому-нибудь нужно было починить замок, подковать лошадь или надеть на колесо новый железный обруч взамен лопнувшего, он управлялся со всем этим не хуже самого хозяина. Так что Варфоломей почти без помехи трудился над лампадой. Отрывался он только к полудню — шёл домой обедать. День пролетал незаметно: только что, кажется, был обед, глядь — уже вечереет, скоро на ратуше часы пробьют девять. Замешкаешься — будешь ночевать в кузнице.
Мальчики с любопытством наблюдали за работой Варфоломея. Перед ним на верстаке стоял ящичек, полный застывшей смолы. Из смолы возвышалась, донцем вверх, лампада. В таком положении она напоминала небольшой затейливый колокол. Округлые бока лампады были опоясаны, ряд за рядом, маленькими выпуклостями. Их-то сейчас и обрабатывал Варфоломей. Он расшлёпывал выпуклости тупым зубильцем — чеканом, постукивая по нему лёгким молоточком, придавая каждой из них вид чешуйки. Постепенно на боках лампады возникала чешуя, напоминавшая рыбью или, может быть, чешую на куполе Никольской церкви. В двух местах лампаду опоясывал узор из цветов и листьев. Завершала её шишечка, похожая на нераспустившийся цветок. На серебре тускло светились отблески пылающих в горне углей.
На глаза у мальчиков рождалась настоящая драгоценность. Гора епископских сокровищ в воображении Мартина пополнилась прекрасными серебряными лампадами.
Выйдя из кузницы, мальчики заговорили о богатствах, которые им предстояло получить от Домской девы. Мартин сказал, что надо взять мешки побольше, но Николка возразил шутливо строгим голосом:
— Мартын! Чересчур большой мешок не бери! Знаешь, какие случаи бывают? А вот послушай. Связался один купец с нечистым. Уж не ведаю, что за дела у них были, только пообещал нечистый отвалить купцу золота за услуги. Приходи, говорит, туда-то в такой-то день и в такой-то час, не забудь мешок захватить! Купец думал-думал, какой мешок взять? И пожадничал. «Возьму, думает, на всякий случай осьмерик — из большого, мол, не выпадет!» А нечистый увидал, что купец с осьмериком явился, и решил над ним подшутить. Насыпал полный мешок — стал утрясать, утряс — ещё насыпал. Еле-еле они его завязали. Купец не из слабых был, однако с трудом мешок от земли оторвал. Ну, нечистый, конечно, помог ему мешок на спину взвалить. Прошёл купец несколько шагов, споткнулся и упал. А мешок на него. Так и раздавил купца мешок с золотом. Видишь, до чего жадность доводит?
— Ладно, можно взять и не очень большой, — согласился Мартин.
Это он просто так сказал про большой-то мешок, ему лишь бы корабль, лишь бы отправиться в те страны, где побывал грек по имени Козьма Индикоплов, или даже ещё куда-нибудь дальше!
Договорившись, когда и где они встретятся накануне Нового года, мальчики расстались.
Глава восьмая. ДОМСКИЙ СОБОР
Николка ждал Мартина уже долго. Хорошо, что он догадался надеть старый отцовский охабень — к ночи похолодало. Николка сидел на склоне Домской горы под зарослями калины, подобрав под себя босые ноги и прикрыв их полами охабня; на голову он опустил откидной четвероугольный воротник. Ему было тепло, и он, словно из шалаша, глядел на затихший Юрьев.
Слева от него поднималась в гору крепостная стена. Под ним, у самого подножия Домской горы, были городские Яковлевские ворота. Там светился тусклый огонёк — это горел слюдяной фонарь привратных стражников. Сами стражники давно уже спали.
В Русском конце, несмотря на поздний час, в окнах виднелся свет — люди готовились к встрече Нового года; в Никольском храме отец Исидор служил всенощную. В гриднице, что при церкви, у купцов предстоял пир. А здесь было глухо и темно — лишь сиротливый огонёк мерцал у Яковлевских ворот.
Внизу, шагах в пятидесяти от Николки, поднималась кирпичная стена женского монастыря Святой Екатерины.
В этот монастырь принимали только девушек из дворянских семей, и, после того как они проходили обряд пострижения, их больше уже никогда не выпускали за монастырские ворота.
Николка один раз видел случайно этих монахинь: в монастырь привезли подводу с разным припасом и ворота были отворены. Все монахини были в белых как снег одеждах, с чёрными венками на головах.
Дева Ключница, которую они с Мартином должны сегодня встретить, представлялась ему одной из этих монахинь, в таком же белоснежном одеянии и чёрном венке.
Сейчас монахини спали, а может быть, молились. Они уже никогда, никогда не выйдут за пределы этих каменных стен! Они тоже словно замурованы. От этой мысли у Николки мороз побежал по спине.
А Мартин всё не шёл.
Мало-помалу Николкой стала овладевать жуть. Теперь ему уже не так сильно, как раньше, хотелось повстречать Деву Ключницу. Он начинал завидовать другим мальчишкам из Русского конца, которые небось вертятся сейчас под ногами у взрослых, готовящих праздничный стол, получают подзатыльники и время от времени успевают стащить что-нибудь вкусное. И не предстоят им никакие опасные дела.
Когда Мартин тихонько окликнул его, Николка подпрыгнул и чуть не закричал. Мартин подошёл неслышно, потому что на ногах у него были одни шерстяные чулки — башмаки он держал в руках. Под мышкой у него был свёрнутый кожаный мешок.
— Ну, чего орёшь? — спросил Николка сердитым шёпотом. — Ты что так долго?
— Дедушка всё никак не засыпал, — тоже шёпотом отвечал Мартин. — Из-за этого после пришлось так торопиться, что, видишь, даже не обулся.
Он сел, надел башмаки, и мальчики стали подниматься на Домскую гору по тропинке, шедшей вдоль крепостной стены. Николка усмехнулся, увидев Мартинов мешок: «Напугала Мартына притча про купца — не взял он большого мешка!»
Было полнолуние. Низко над городом плыл круглый, как гульден, месяц. Ночь стояла ясная, и небо казалось серебристым из-за обилия звезд. Белая утоптанная тропинка была хорошо видна.
Вот впереди из-за густых кустарников показался зубчатый верх четырёхугольной Чёртовой башни. Мальчики расстались с удобной тропинкой и взяли левее. Вряд ли среди юрьевских мальчишек нашёлся бы такой храбрец, который без крайней надобности осмелился бы приблизиться в такой час к Чёртовой башне! Многие жители говорили, что своими ушами слышали, как по ночам из неё доносятся нечеловеческие крики и леденящий душу хохот.
Теперь Николка с Мартином шли напрямик через кустарники и заросли дудок, то и дело оступаясь в ямы, которые были не видны в призрачном лунном свете.
