Начался крутой подъём. Мальчики хватались за кусты, подтягивались, ползли, цепляясь за дёрн, подсаживали друг друга, подавали один другому руку, а случалось — и ногу. Большой отцовский охабень очень мешал Николке, пока он не сообразил, что в самых трудных местах, прежде чем лезть, его можно скатывать и забрасывать наверх — на куст или на какой-нибудь уступ.
Наконец самая крутая часть горы кончилась. Дальше шёл отлогий склон. Когда мальчики поднялись по склону, перед ними открылось ровное пространство.
Впереди чернела громада Домского собора с двумя шпилями, устремлёнными в серебристое небо. По небу, едва не задевая их, пролетела падучая звезда. Она оставила за собой светящийся след, который тут же растаял. «Чья-то душа душа покинула землю», — подумал Николка.
Со страхом глядели они на безмолвное тёмное здание, в окнах которого кое-где светились красные лампады. Каждый из них, не задумываясь, повернул бы сейчас назад, если бы не стыдился товарища.
Мальчики пошли к собору, чувствуя слабость в ногах, точно отправлялись на казнь. За ними покорно следовали две узкие длинные тени. Но вот тени одна за другой слились с огромной тенью, которую отбрасывал собор,
У главного входа лежал большой стёсанный сверху камень с двумя круглыми углублениями. Немцы, входя в собор, всегда окунали пальцы в святую воду, которая была в углублениях, и осеняли себя крестом. По мере того, как вода убывала, её подливали. Ян, подручный Николкиного отца, говорил, что этот камень — древний чудской жертвенник и что немцы нарочно приспособили его для своей церкви, чтобы пуще унизить чудинов.
Днём камень не производил на мальчиков никакого впечатления, а теперь он показался им чудовищной совиной головой, словно перед ними зияли не углубления для святой воды, а два круглых глаза, уставившихся в небо.
Николка с Мартином поскорее прошли мимо, пока сова, не дай Бог, не вздумала поглядеть на них, и вышли на освещённую южную сторону.
С ратушной башни донёсся один удар. Это означало, что сейчас половина двенадцатого и что ждать им ещё полчаса.
В стороне темнел сад однорукого соборного сторожа, за которым находился его дом, не видимый отсюда. Сторож был мужчина весьма мрачного вида, и все мальчишки в городе побаивались его. Ходили слухи, что он имеет дело с нечистой силой. Достоверно о нём было известно только то, что он потерял руку под Псковом, сражаясь с русскими, и что давал деньги под заклад, немилосердно обдирая своих должников. За это многие ненавидели его. Соборный сторож держал также голубей, разводил для продажи редкие породы. Были у него и сизые гонцы, но большую часть голубей он держал прежде всего для стола, точно кур. Николка считал это ужасным злодейством.
Возле собора рос шиповник, местами он образовал густые заросли. Кое-где среди шиповника стояли деревянные скамейки. На открытом месте мальчиков мог увидеть соборный сторож, поэтому Николка нашёл в кустах укромное место, и они уселись там, тесно прижавшись друг к другу. Николка почувствовал, что Мартина бьёт дрожь. Может быть, это было от страха, а может, и от холода — у Мартина поверх рубахи была надета только шерстяная безрукавка. Николка скинул охабень, и они завернулись в него вдвоём. Мартин согрелся и перестал дрожать. Мало-помалу их начала одолевать дремота.
Глава девятая. РОСТОВЩИК И ЕГО ГОСТЬ
Мальчики очнулись оттого, что где-то рядом явственно звякнула связка ключей.
«Дева Ключница!» — пронеслось у них в головах. Скрипучий мужской голос произнёс по- немецки:
— Ну вот, Томас, давай сядем сюда. Глазеть на нас некому, но здесь, среди кустов, будет потеплее.
Николка узнал этот голос — он принадлежал соборному сторожу. Соборный сторож и тот, кого он назвал Томасом, подошли к скамейке, стоявшей совсем близко от Николки и Мартина, и сели на неё. Послышался звук вынимаемой пробки.
Соборный сторож произнёс:
— За твоё здоровье!
И последовало продолжительное бульканье.
Потом сторож крякнул и сказал:
— Славное винцо пьёт епископ!
— Да, — подтвердил Томас, — епископ не позволит себе наливаться чем попало! За твоё здоровье! Снова послышалось бульканье.
— Жаль только, закусить нечем, — сказал соборный сторож.
— Такое вино грех закусывать, — ответил Томас.
— А не грех красть его у епископа? Хе-хе-хе!
— Ха-ха-ха! Бульканье. Снова бульканье.
Томас заговорил громче:
— Сказать по совести, мне незачем красть вино епископа. Его винные погреба всегда в моём распоряжении! Мы с епископом — закадычные друзья! Мы оба из прекрасной солнечной Вестфалии! Впрочем, ты тоже из Вестфалии! У меня два друга — епископ и ты!
— За здоровье Дерптского епископа! — сказал соборный сторож.
— Канцлеры там разные, — продолжал Томас, — это всё для него чепуха… Как я скажу, так он и сделает! Сегодня мы с ним обсуждали одно важное дело.
Неожиданно Томас провозгласил:
— За здоровье магистра Ливонского!
— С чего это ты пьёшь за здоровье магистра? — проскрипел соборный сторож. — Ведь наш епископ с магистром как кошка с собакой?
— Теперь они лучшие друзья! Их помирила ревность по святой католической церкви!
— Давно пора, — проворчал соборный сторож. — Ну ладно, говори, какое у тебя ко мне дело.
— Хочу попросить тебя, — сказал Томас, — чтобы ты не пускал в распродажу мои доспехи — они мне скоро понадобятся.
— Я дал тебе под них сотню гульденов, — заметил соборный сторож, — с тем чтобы весной ты вернул мне полтораста. Но уже и лето миновало, а я не получил от тебя ни пфеннига. Не хранить же мне твой заклад всю жизнь!
Голос Томаса стал умоляющим:
— Прошу тебя, как друга — повремени!
— Дружба дружбой, а гульдены врозь, — сказал соборный сторож. — У тебя никогда не бывает денег, откуда же они теперь вдруг возьмутся?
— Ты прав, с этим проклятым миром я совсем обнищал. Но скоро всё переменится!
— Что же переменится? — спросил соборный сторож. — Ведь срок мира ещё не истёк! С кем ты собрался воевать?
— Ладно уж, открою тебе, как старому другу… — проговорил Томас. — Но смотри: если хоть словом кому-нибудь обмолвишься, не сносить тебе головы! Правда, мой меч у тебя в закладе, однако ради такого случая…
— Если ты пришёл грозить мне, можешь убираться — я пойду спать! — перебил его соборный сторож.
— Да нет, постой, — забормотал Томас, — это я так… Ты ведь знаешь: сильным мира сего ничего не стоит вздёрнуть человека за то, что он знает лишнее. Помнишь, как раскачивал ветер этих эстонцев, которые оказались соглядатаями русских? По крайней мере, их в этом заподозрили. Я о твоей же пользе пекусь!
— О моей пользе предоставь печься мне самому, — процедил соборный сторож и умолк, приготовившись слушать.
