красиво украшены поварами: красно-зеленые узоры из овощей, причудливо нарезанные ломтики лимонов, похожие на зубчатые колесики наших курсовых чертежей. В маленьких вазочках, на высоких ножках, горкой была наложена черная и красная икра. В общем, стол был что надо. Я посмотрела названия вин.
Все они были мне незнакомы. Золотые кругляки медалей на этикетках сами говорили об их качестве.
Наверное, каждая бутылка стоила не меньше студенческой стипухи.
Подняли тост с шампанским за новобрачных.
Потом пошли другие тосты. Стопочки были маленькие, культурные — меньше тех, которыми я измеряла свой стакан. Пожалуй, можно накинуть еще одну-две к тем пяти. Я сидела между Юрой и Витюшей, но все мое внимание занимал именно он, жалуясь на свою горькую судьбу. Он предрекал Эле неудачный брак, зло отзывался об Иване, клял свою судьбу. Он наливал себе стопку за стопкой, не забывая наполнять и мою. Хотя сегодня разламывалась его жизнь, а не моя, мне тоже было невесело.
Витюша терял Эльвиру, свою несостоявшуюся невесту. Я же, вступая в брак, теряла всякую надежду на иную жизнь.
— Ладно, Витюша, я уже пять рюмок выпила, — сказала я, накрывая свою стопку ладонью.
— Ну и что? Я их вообще не считаю, — равнодушно сказал он. — Ну так и быть. Давай последнюю налью.
— Ну, если последнюю, — кивнула я, чувствуя, что голова начинает кружиться.
— Ты что мне налил? — спохватилась я, опрокинув очередную рюмку. Я почувствовала на языке неприятную горечь, будто пила водку. — Ты что, водки добавил?
— Не знаю. — Витюша положил мне руку на плечо и пьяно прошептал:
— Ах, моя Эльвира, моя царевна.
Юра строго посмотрел на него и убрал его руку с моего плеча. Гости закричали очередное «горько».
Юра налил мне в стопку вина и чокнулся со мной.
— Давай и наше «горько» подсластим! — Он потянулся к моим губам.
Я бездумно поцеловала его и выпила свое вино.
Что мне печалиться о своей свадьбе! До нее еще так далеко. Мне вдруг стало весело и легко на душе. Я налила себе еще вина. Уже пятая рюмка?
Или только четыре? Потом Витюша и Юра куда-то исчезли. Я сидела в компании незнакомых мне парней, держа в руках огромный бокал с кроваво-красным крепким вином.
Начались танцы. Я с трудом сосредоточилась на мелькающих передо мной парах. Где же Островский? Почему он не приглашает меня? Он мелькал то с одной дамой, то с другой. Если так, то я сама его приглашу. Я встала, качаясь, и сделала пару шагов, но тут же зацепилась за соседний стул.
К счастью, верный Юра был начеку. Он ловко подхватил меня и усадил на место. Тут же налил мне сок из графина. Я глотнула. О, это оказалось пиво!
Вот здорово. Оно на миг освежило меня, но тут же головокружительный вихрь овладел мной. Я оглянулась: Юры рядом не было. Но я чувствовала, что мне надо выбраться хотя бы в вестибюль. Я отвернулась к зеркальной стене; и меня обильно вырвало. Я даже не смогла разглядеть свою физию через заляпанное мною зеркало. Стало легче. Потом еще я куда-то шла, затем — провал в памяти. Очнулась я в непонятном темном углу. С трудом поворачивая голову, огляделась. Я лежала на полу, точнее — на чужом пальто, в закутке гардероба. Я снова опустила голову и заснула. Здесь, почти под утро, на меня наткнулся Валерий Валерьевич. Он разыскал Юру, и они вдвоем потащили меня к машине.
У дверей столовой уже ожидало несколько кем-то предусмотрительно вызванных такси.
В этот день у меня не было сил расстраиваться.
Юра вертелся около меня с тазами и рассолом.
Я только стонала, тошнота не отпускала меня. Юрки я не стеснялась. Он свой. А что подумал Островский, увидев меня на куче чужих пальто? Задранное платье, спущенная на колготках петля. Невыносимо! Я снова прикрыла глаза. Когда я проснулась после недолгого тяжелого забытья, я вспомнила о главном и посмотрела на часы. Все, поздно. Я так и не успела оправдаться перед Островским за все случайности, которые со мной стряслись. И в которых, сейчас я это ясно понимала, я была виновата сама. В эту ночь поезд уносил Островского к месту его службы, на морскую базу.
Юра заметил, что я проснулась. Он сам не спал, смотрел по телевизору бокс. Он присед на край кровати и, не говоря ни слова, погладил меня по голове. Я расплакалась.
— Теперь, — всхлипывая, твердила я, — теперь я знаю, что кончу как моя маменька. И ничто мне не поможет. Ты ведь не скажешь: иди лечиться.
— Не скажу. — Он выглядел совершенно спокойным, только рука, скользящая по моим непослушным вихрам, слегка дрожала. — Ты сама справишься. Ты обещаешь мне? — Он сделал ударение на последнем слове, пристально посмотрев мне в глаза.
Но я молчала. Давать обещание милому, доброму, но абсолютно бесхарактерному Юрке? Он же совершенный тюфяк. Это абсолютно невозможно.
Клясться можно Богу или кому-то высокому, авторитетному. Отцу, например. Тут же идеальный, без единого пятнышка, образ Островского всплыл перед моими глазами. Он был для меня никем. Но ему я могла бы дать клятву не пить. Странно. Я клялась тому, кто был далеко от меня, кто не слышал этой клятвы и никогда не услышит. В комнате нависло угрюмое молчание, хотя в душе моей звучали литавры. Я чувствовала, что во мне рождается уверенность в силе своего духа. Так кому я обещала — Островскому или себе?
— Что, Катюха, не можешь пообещать, не надеешься на себя? — укоризненно выдохнул Юра и плотнее закутал меня одеялом до самого подбородка.
Он выключил телевизор и прилег рядом со мной.
Глава 7
Пошла последняя неделя моей свободы. До нашей свадьбы оставалось пять дней. Мы с Юрой уже посетили магазин для новобрачных, где смогли, предъявив талоны, купить все необходимое к свадьбе: белое платье и нарядные туфли — для меня, строгий костюм — для него. Денег нам дала его мать, Маргарита. Думаю, чтобы собрать эту сумму, бедной библиотекарше пришлось отказывать себе во всем несколько лет.
— Ничего, — сказала я пригорюнившемуся Юре (он переживал, что вынужден был воспользоваться помощью матери), — пойдем работать, с лихвой вернем. Отправим твою мать на следующее лето на Черное море отдыхать.
— Работать! — Он покачал головой. — Ты забыла, что меня сразу после защиты диплома загребут в вооруженные силы?
— Ах да. — Я поняла свою промашку. — Ну, может, я буду прилично зарабатывать и куплю ей путевку в санаторий. Или потом когда-нибудь…
— Вот именно, когда-нибудь.
Юрка резко сменил тему разговора и тут же пригласил меня сегодня поболеть за его команду на соревнованиях по тяжелой атлетике. Сам он, из-за травмы руки, полученной в милиции, не принимал участия. Я с радостью согласилась, но тут же вспомнила о маленькой беде, портящей мне настроение: о приличных размеров прыще на носу. Я надеялась, что за несколько оставшихся до свадьбы дней он рассосется, но сегодня все выглядели ужасно. Юрка расстроился из-за моего отказа, но настаивать не стал. Однако причина не показалась ему достаточно убедительной. На его мужской взгляд, прыщ не стоил переживаний. Но любая девчонка поняла бы мое беспокойство. Показаться на людях с таким лицом — настоящее испытание. Вскоре Юра отбыл на свои соревнования, на прощание чмокнув мой прыщ:
— Очень милый прыщик! Зря ты его от общественности прячешь.
Я осталась одна, подошла к зеркалу. Мой прыщ со вчерашнего дня расплылся по всему кончику
