Нгангу в трансе, когда он путешествовал в параллельном мире. И эта белая женщина, то есть я, должна была подарить ему сына, через которого опыт и знания белых людей перейдут в племя.
Примерно так пояснил Нганг мое появление на острове, когда я стала немного понимать язык суахили, на котором здесь в основном говорили. Хотя сам Нганг и еще несколько человек изъяснялись и по-английски. Вскоре я снова встретилась с человеком, организовавшим мое похищение из госпиталя, Мурумби. Оказалось, что он был младшим братом Нганга.
За все месяцы моего пребывания в плену Мурумби появлялся не более двух раз. Один раз я заметила его в день свадьбы. Он отличался от других мужчин племени своим цивилизованным видом. Мурумби был одет по-городскому: в шорты и рубашку навыпуск. Но особенно нелепо смотрелись здесь, на острове, большие, солидные очки на его носу. Тогда я еще не знала достаточно здешних языков: ни суахили, ни английского, чтобы свободно болтать и выспросить у местных подробности об этом странном африканце. Он же, передав меня брату, больше не интересовался мною. Но Мурумби был единственной ниточкой, связывающей меня с большим миром, с портовым городом, куда приходили корабли со всех частей света. Надо было поддержать с ним знакомство. В очередной приезд Мурумби я сама подошла к нему и, с трудом подбирая английские слова, заговорила. Ха-ха! Он ответил мне по-русски. Оказалось, он свободно владеет моим родным языком! Он со смехом признался, что сам отыскал для брата нужную тому белую женщину. Оказывается, Мурумби работал в порту Занзибара, потому и оказался в курсе моего появления в стране. Но меня теперь больше интересовало, откуда он знает язык. История его жизни была невероятна! Он рано уехал из своей деревни, учился в Дар-эс-Саламе, крупнейшем городе Танзании, потом попал в Советский Союз, в Ленинград.
Там получил морскую профессию. Я чуть не прикусила язык, когда услышала слово «Ленинград». Я сразу почему-то решила, что он учился в том же военно-морском училище, где работала моя мама. Давно растаявшие надежды об отце вновь колыхнулись волной в моей груди. Бывают такие невероятные, глупые мечты, от которых невозможно избавиться. Ведь в училище были африканцы! Неужели судьба свела меня с отцом в этой далекой точке планеты? Я приподняла на ладони своих белых слоников — единственное украшение, болтающееся на моей дочерна загорелой груди: «Мурумби, тебе знакомы эти фигурки?»
Вопрос о слониках удивил его. Он заметил, что это не африканское изделие: формы не те и материал незнакомый, то есть не слоновая кость. И в военно-морском училище Мурумби никогда не учился, а был студентом Института водного транспорта, изучал портовое оборудование. И наконец, он не мог быть моим отцом по молодости. Оказалось, ему только тридцать лет. Я и до сих пор неточно определяю возраст негров, а тогда, в свой первый год, я даже их лица различала с трудом. Да и что мне дало бы внезапное обретение отца на острове, где у иных отцов было по полсотни детей?
Но Мурумби стал для меня больше чем родственником. Он был чуть-чуть моим земляком. Мы разговаривали на все темы, кроме одной — темы о моем возвращении. «Ты должна родить сына моему брату!» — твердил он. Нганга, главного жреца вуду, боялись все, в том числе и его брат. Ведь жрец вуду — это священное лицо. Никаких подробностей о судне, с которого меня списали, Мурумби также не сообщил. Или не знал, или по своим причинам скрывал.
Кроме Мурумби, было еще несколько выходцев из этих мест, получивших где-то образование и изредка приезжающих сюда погостить. Но в деревне самым просвещенным человеком был мой муж Нганг. И не только священное знание вуду отличало его. Нганг умел читать и писать и знал достаточно о современном мире, чтобы пользоваться его благами.
Глава 12
За первые два года моей жизни в племени я несколько раз пыталась бежать. Я быстро разузнала дорогу, ведущую к побережью океана. Она была основательно протоптана слонами, которые были здесь более популярным средством перевозки грузов, чем обычные машины. Хотя и автомобили не были здесь в диковинку. Обычно на джипе приезжал сюда Мурумби и другие гости, живущие в городах. Однажды, перед возвращением Мурумби на остров Занзибар, я спряталась на заднем сиденье его джипа и проехала благополучно незамеченной до самого побережья.
Однако оказалось, что эту машину Мурумби на пароме не перевозил. У него на Занзибаре, видимо, имелась другая. А этот джип вместе со мной, скорчившейся за спинками передних сидений, он загнал в гараж. Тут же нанял такси, и оно умчало его к пристани, в неизвестном мне направлении. Мне пришлось разбить оконное стекло, чтобы выбраться из закрытой машины. К счастью, гараж представлял собою легкий навес, стены которого были сплетены из лиан. Я выбралась из него под покровом темноты и вернулась домой пешком по темному слоновому тракту, освещенному лишь тусклым светом луны. Как я не заблудилась — одному Богу ведомо. Никто не хватился меня в тот день.
В другой раз я просто ушла рано утром из дому и в середине дня достигла морского побережья.
Место оказалось новым, я очутилась не там, где Мурумби оставлял свой джип. Здесь не было ни такси, ни людей. Я долго шла вдоль скалистого берега, его кромка становилась все уже, пока не исчезла совсем. Я поняла, что придется забираться на скалы. Едва я, цепляясь за острые углы, заползла вверх на несколько метров, как почувствовала острый укол в ногу. Тут же увидела пятнистую змею, скользнувшую в расщелину скалы. Отсосав кровь из ранки, я заковыляла в обратный путь. Только к ночи я добрела до племени, нога моя распухла и почернела. Чувствуя жар и в ноге, и во всем теле, я доплелась до дома Нганга и рухнула перед входом. Нганг затащил меня внутрь и принялся лечить. Укусы змей в Африке не страшнее насморка.
Муж втер мне какую-то мазь, дал выпить отвар.
Через три дня я была здорова. Что-что, а местные, привычные хвори здесь излечивали быстро. Никто не допытывался, где укусила меня змея. Они были всюду.
Третий раз я подготовилась лучше. Заранее выпытала маршрут редких отъезжающих машин. Выбранный мною грузовичок направлялся через паромную переправу прямо на остров Занзибар, правда, не в порт, а в одну из деревень, но это уже было нужное мне направление. Я спряталась в кузове среди мешков с какао и ехала, безмятежно глядя в небо. Но на полпути грузовик сломался. Шофер полез в какой- то ящик над кабиной и заметил меня в кузове, замеревшей за мешком. Он осклабился в белозубой улыбке, что-то закричал на незнакомом мне наречии, схватил меня и связал руки и ноги крепкими лианами. Затем починил машину, сел в кабину и повернул назад. В племени он сдал меня прямо Нгангу, объяснив, уже на суахили, что поймал меня в своем грузовике. Нганг наградил его каким-то ожерельем, а потом занялся мной. Он сразу понял, что я пыталась убежать.
— Я сделаю так, что ты больше не захочешь бежать, — угрожающе сказал он и принялся готовиться к процедуре, похожей на гипноз.
Меня привели ночью в ритуальную хижину, внесли факелы и воткнули их в отверстия на стенах.
На середину пола поставили глиняную тарелку, наполненную какой-то спрессованной травой. Нганг заставил меня жевать эту дрянь. Постепенно туман заволок мое сознание. Я не чувствовала ни грусти, ни веселья. Сквозь этот туман я слышала голос Нганга:
— Море-океан накрывает тебя с головой. Ты тонешь, ты задыхаешься, железные пальцы повелителя морей сжимают твое горло. Ты боишься моря, боишься волн, боишься морского ветра… — Проговаривая свое заклинание, он поливал меня водой из кувшина. Я дрожала в страхе, будто и впрямь тонула в морской пучине.
После этого насильственного сеанса я ощутила, что стала и в самом деле бояться воды. Даже полоща белье в деревенском ручье, я начинала испытывать дрожь и страх, так что одной рукой всегда держалась за какую-нибудь лозу. А мысль о том, что где-то, всего в двух десятках километрах, бушует океан, и вообще вгоняла меня в ступор. Наложенное на меня гипнотическое заклятие оказалось надежнее стальных кандалов. Я оставила мысль о побеге.
В остальном ничего в моей жизни не изменилось.
Все предусмотрел мудрый Нганг, раздобыв с помощью брата белую женщину, кроме того, что эта
