потрогал слоника, покойно лежащего в ложбинке моей груди, усмехнулся. Затем резко откинул простыню, покрывающую мое тело, и ощупал пальцами розовеющий шов в паху. Он довольно поцокал языком и вышел из палаты. Вскоре вошла сестра и, положив на мою кровать уличную одежду — кружевную белую блузку и цветастую длинную юбку, — приказала одеваться.
Посетитель, его имя было Мурумби, повел меня за собой. Вначале мы шли пешком по старому каменному городу. Улицы хаотичными лабиринтами вились среди древних крепостей, дворов и каких-то руин.
Потом промелькнула оживленная часть города: бесконечные магазинчики, базары, толпы людей. Острый запах свежей рыбы заполнил узкие улочки.
Вскоре он рассеялся: мы вышли к лесу: пальмовые и банановые рощи уходили зеленеющим морем вдаль, сколько хватало взгляда. Здесь, на окраине города, нас ожидал джип, в который меня бесцеремонно запихнул мой провожатый. Машина мчалась по узкой, петляющей между деревьев дороге. Я уже начала беспокоиться. Поначалу я думала, что меня везут в порт или консульство, но теперь намерения моего попутчика вызвали у меня сомнения. Наконец мы оказались на берегу маленькой безлюдной бухточки, где покачивалась на волнах небольшая моторная лодка.
Тут я решительно запротестовала: стала упираться, не желая вылезать из машины. Я кричала, царапалась и плевалась. Но шофер и Мурумби без труда управились со мной и, скрутив какой-то веревкой руки, занесли на катер. В таком виде меня доставили на материк, отгороженный от моря голыми выветренными скалами. Там нас уже ожидала повозка, запряженная волами. Часа через три мы уже въезжали в небольшую деревню, скрытую среди стволов тропического леса. Эта деревня стала моим домом на долгие годы. Мурумби передал меня другому человеку по имени Нганг. Мой хозяин тоже был одет в европейский пляжный костюм, но лицо его было раскрашено какими-то светлыми мазками, а на шее, руках и щиколотках были навешаны многочисленные ожерелья из ракушек и каких-то скорлупок.
Позднее я узнала, что оказалась в Танзании, вполне цивилизованном государстве Восточной Африки. И рабство на официальном уровне здесь было давно под запретом. Уже несколько поколений чернокожих рабов перемешалось в браках с когда-то завоевавшими эти края мусульманами. Все были равноправными гражданами, учились в школах и даже университетах. Но деревня хранила древние традиции. Здесь до сих пор был в ходу живой товар, и чаще всего в этой роли выступали женщины. Такая участь постигла и меня — одинокую чужестранку, за которую некому было заступиться.
Несколько дней я отпихивала миску с едой, царапала любого, кто приближался ко мне, но потом как-то враз обессилела. Все-таки я еще не оправилась после болезни и была слаба. Голодовку мне было не выдержать. Я стала есть понемногу фрукты и даже попробовала предложенную похлебку, но и после этого мне не стало лучше. Первые недели у меня прошли под знаком больного живота и расстройства желудка.
Плохо прожаренная рыба, скверная вода, непривычные плоды не усваивались организмом. Мне помогли отвары из целебных трав, которыми меня поили со знанием дела. Но местная еда вызывала у меня тошноту одним своим видом. Меня выворачивало, если я распознавала в похлебке гусеницу или ящерицу.
Потом я немного привыкла к экзотической стряпне, но ящериц из похлебки выкидывала. Прислуживавшие мне женщины с радостью подбирали их и отправляли к себе в рот.
Прошло какое-то время, и я смирилась со своим новым положением: кричи не кричи, никто не прибежит на помощь. Вскоре я поднялась с постели и теперь днями разгуливала по деревне. Никто не препятствовал моим прогулкам: найти дорогу из этого богом забытого местечка в цивилизацию чужаку было невозможно. Тут и там беспорядочно были раскинуты глинобитные круглые хижины, крытые банановыми листьями. Большинство из них были без окон, только небольшой проем для входа, кое-где завешенный циновкой. Были здесь и помещения, стоящие на сваях, но в них постоянно не жили, а хранили какие-то припасы. Другие постройки были без стен, одни навесы. Под одним из них занимались с учителем разновозрастные дети, под другим размещалась кузница, третий прикрывал очаг для приготовления пищи.
Здесь же между хижин, у протекающего ручья, стирали белье женщины, тут же плескались черные ребятишки. Тень можно было отыскать только под банановыми деревьями, походившими на зеленые пучки перьев. Туда и устремлялись беспорядочные скопища коз, которые рассыпали всюду темные крутые горошины, тотчас становящиеся лакомством для огромных мух.
Племя размещалось по половому признаку: женщины с женщинами, мужчины с мужчинами. Хотя спаривались они часто. Под высокими и широкими листьями тропиков, растущими прямо из земли, часто можно было видеть любовные парочки. Малолетние дети жили при женщинах, но мальчики постарше уже перебирались в мужскую половину.
Некоторые именитые члены племени жили отдельно.
Имел свой дом и мой хозяин Нганг. Меня также поселили в отдельной хижине — то ли пленница, то ли госпожа. Скоро мне стали ясны намерения Нганга: я была предназначена стать одной из его жен. Спустя короткое время была устроена и свадьба. Женщины племени были радостны и возбуждены. Было видно, как они радовались любому празднику. Они тщательно намывались в теплом ручье, потом, набрав какой-то глины на берегу, раскрашивали свое лицо, руки, тело. Хотя в обычные дни они носили современные ситцевые юбки, на праздник все облачались в бахрому, сделанную из волокон пальмы и укрепленную на бедрах, ниже пупа. Всевозможные бусы, ожерелья, болтающиеся на голых черных грудях, дополняли праздничный наряд. Меня тоже обрядили в национальные одежды и разрисовали. Но на моем белом, хотя и загоревшем теле светлые мазки глины не были столь заметны. Думаю, что женщинам этого племени я казалась уродиной, я бы лучше смотрелась в кружевной кофте, в которой меня привезли из города, но тотчас по приезде сняли. Долго тянулось утомительное празднество, вымотавшее меня своей неподвижностью. Мы с женихом, главным украшением которого в этот день был обруч с перьями на голове, несколько часов сидели в центре крутящегося вокруг нас хоровода. Хоровод отличался от русских народных танцев: никто не держался за руки, а все шли, пританцовывая, гуськом друг за другом, с пением, похожим на вскрики диких зверей. Я чувствовала себя зрительницей в театре, а не невестой на свадьбе. Мне не верилось, что главное действующее лицо в этой комедии — я. Потом Нганг овладел мною, и я стала его новой женой. С этого времени меня поместили в хижину вместе с другими его женами, с которыми я не только делила кров, но и участвовала во всех хозяйственных работах.
Прошел почти год моего пребывания на острове. Теперь меня трудно было отличить от других членов большой семьи Нганга с разветвленной системой родства: жены, дети, сестры, братья. Моя кожа почернела на жгучем солнце экватора и задубела от переменчивых воздействий местного климата. С марта по май здесь продолжался сезон тропических ливней, потом жара, и снова ливни.
Я вместе с другими женщинами племени занималась обработкой какао-плодов.
Эти красновато-бурые плоды, как огромные груши, росли прямо на стволах толстых деревьев. Мужчины срезали их острыми ножами, а потом рассекали вдоль на две части, обнажая зернистую, как у граната, середину, и передавали эти полуфабрикаты женщинам. Я довольно ловко научилась извлекать из липкого желатина зерна. В этот момент из них валил опьяняющий шоколадный угар, от которого мы испытывали легкий кайф. Потом мы раскладывали эти зерна на циновках и сушили их.
Высушенные зерна засыпали в мешки, чтобы потом отвезти куда-то на кондитерские фабрики. Конечного продукта — конфет и шоколада — здесь никто не видел. Зато шоколадные лепешки, сделанные кустарным способом, были обычной едой.
О чем я думала все это время, кого вспоминала? Как ни странно это прозвучит — ни о чем, никого. Я просто выживала. Вначале, как я сказала, мучилась животом, привыкая к местной пище и воде. В другой раз солнечный удар лишил меня сознания, позднее я свалилась от малярии. От нее меня лечил сам Нганг. Вначале я думала, что он просто вождь общины. Но потом выяснилось, что власть его над соплеменниками не имеет границ.
Нганг был жрецом вуду, целителем, магом и колдуном. Вуду, древнее верование, практиковалось в стране так же подпольно, как знахарство в наших деревнях. Оно так же уживалось с официальной религией, как наши гадания и народные обряды с православием. Оказалось, что белая женщина явилась
