Петербург, как оказалась в поле внимания властей. И пока вопрос был не решен окончательно, я посчитала благоразумным удалить ребенка от себя и спрятать подальше.
Сегодня я опоздала на привычную электричку и до обеда не успела взять Колю. Пришлось пережидать тихий час, чтобы не тревожить всех детей. Но время на пляже пролетело незаметно, и уже пора было двигаться к интернату. Я с наслаждением брела босиком по нагретому песку. За годы, проведенные в диком племени, подошвы мои огрубели и были нечувствительны к мелким уколам гальки и высохшей хвои.
Напротив, обувь все еще была для меня сущим наказанием. Выйдя на дорогу, я надела тапочки: идти предстояло поселком. В замечательном месте расположен интернат, в сосновом лесу, и в то же время недалеко от взморья. Только благодаря Юре я смогла устроить сюда Коленьку. Сейчас деньги творят чудеса. Даже то, что у мальчика не оказалось документов, не стало помехой для его приема. Главное, он соответствовал профилю этого оздоровительного учреждения. В интернате с детьми занимались по специальной программе, развивали, учили объясняться жестами, говорить и читать по губам.
Я не была у сына две недели, все не могла выпросить у своего хозяина выходные. Интересно, есть ли у Коли положительные сдвиги? Пока он заметно отстает от сверстников. Такие же, как он, шестилетки уже могут немного общаться со здоровыми ребятами. А мой Коля — только с глухонемыми, да и там он помещен в младшую группу. Осваивает с малышами кубики и пирамидки. Но малыши его любят. Он с готовностью уступает им все игрушки, никогда не дерется, а иногда, подхватив под плечи какого-нибудь малыша, крутит его вокруг себя. И всем весело с ним. И только одна у него проблема — с обувью. Я еще как-то пересиливаю себя, снова возвращаясь к привычным путам на ногах, а Коля откидывает сандалики в сторону и плачет. Они для него — что колодки для каторжника. Даже носки не дает на себя надеть. Так пока и бегает босиком, а что будет зимой?
Мысли чудесным образом сокращали дорогу. Я и не заметила, как вышла на нужный поворот. Высокие стройные сосны наполняли воздух пьянящим ароматом, настоянным на морской свежести уже невидимого отсюда залива. Вдоль дороги тянулись бесконечные низкие заборы, заросшие кустами боярышника и шиповника. Сквозь зелень то здесь, то там виднелись стайки детей. Они копались в песочницах, раскачивались на качелях, лазали по причудливым лесенкам. Здесь, под Сестрорецком, — целая страна детских лагерей, садиков, санаториев. Вот и наш интернат: знакомая оградка. Коля уже оседлал забор, высматривая меня. Увидев, стремглав понесся к калитке, перепрыгивая через корни сосен.
Я раскинула руки в стороны, готовясь принять его в свои объятия. Не добежав до меня двух шагов, Коля споткнулся о корешок и полетел носом в землю. Ах, мой горемыка. Я подняла сына с земли, вытерла платком испачканное лицо. Земля была почти незаметна на его смуглой кожице, но широкая царапина под коленкой светилась рваной алой ленточкой. Я намочила слюной платок и приложила его к ранке — точно так, как делала в племени.
И тут заметила новшество в его гардеробе: черные носочки на ногах. Вот почему он упал: зацепился носком. Его первая обувь! Воспитательницы постарались, уговорили надеть. Коля вырвался из моих рук, закружился на месте, и царапина прямо на глазах затянулась тонкой пленочкой. Ну, Коля, прямо чудотворец, сам себе лекарь. Что значит — дитя природы. Слезы на его глазах высохли еще раньше.
Тут же он вспомнил что-то важное. Полез в карман своих штанишек и вытащил выпрошенную у меня в прошлый раз пустую пачку из-под сигарет. Открыв ее, вытряхнул на свою ладонь жирное черное насекомое. Тут же, с трудом проталкивая звук через горло, впервые произнес слово: «Хгук». Жук доверчиво ползал по ладони мальчика. Я брезгливо отстранилась от пакости. Даже годы, прожитые в Африке, не заставили меня полюбить мелкую ползающую живность.
Видимо, к этим тварям привыкают с детства. Отчетливо шевеля губами, я спросила: «Хочешь домой?»
Он тут же кивнул. Я покачала головой и показала на свои губы: говори, сынок, говори «да».
— Га, — снова напрягая мышцы лица, прорычал он.
Похвалив его за успехи, я пошла к воспитательнице и сообщила, что забираю сына на два дня. Не мешкая мы с Колей отправились к железнодорожной станции. Сын важно вышагивал в носочках, преувеличенно высоко поднимая ноги. Первое приобщение к цивилизованному гардеробу!
Глава 2
На следующий день Юра с Викой заехали за нами — мной и Колей — на новеньких «Жигулях».
Я впервые увидела женщину моего бывшего жениха. И как только эта толстуха влезла в машину? Мы с сыном уселись на заднем сиденье, а Вика расположилась рядом с Юрой. Изредка я видела ее профиль: то она вытирала Юре со лба испарину, то почесывала усы, когда он не мог оторваться от руля. Я никогда не проявляла такой заботы ни к Юре, ни к другим мужчинам. На меня Вика принципиально не обращала внимания, ограничилась приветствием. Вначале мы покатили в сторону Невы — на ее просторах в этот день проходил военно-морской парад. У Медного всадника высадились из машины и пошли по набережной пешком, вливаясь в многолюдную толпу зевак. Свежий ветер с Невы надувал парусами юбки и рубашки гуляющих. Радость приобщения к славному русскому флоту охватила всех. Мы любовались на военные корабли, украшенные флагами, на темные акульи спины подводных лодок, на матросов, застывших в торжественном строю на палубах своих кораблей.
Появился катер с морским начальством и заскользил мимо кораблей. На открытой палубе катера, выпятив животы, стояли адмиралы и другие важные персоны, среди которых был и священник в длинной рясе — знак нового времени. Навстречу катеру с эсминцев и крейсеров поднималось раскатистое матросское «Ура!», таяло в воздухе и, смешиваясь с шумом невских волн, превращалось в глухое «уаа-уаа- уаа». Парад продолжался. Геометрически выверенная красота отрепетированного ритуала завораживала. Все было красочно, торжественно, нарядно. Легким сожалением всколыхнулась память — мой собственный морской поход через Индийский океан. Трудные вахты на камбузе отступили в тень, но незабываемо яркие краски южных широт выплеснулись волной ностальгии.
Когда же стайкой лебедей поплыли по Неве белоснежные яхты, раздувая паруса, сходство со Средиземноморьем еще больше усилилось. Публика была весела и навеселе. Еще одна примета новой России — бутылка пива в руке чуть ли не у каждого парня, а нередко — и у девушек. Но следовать за молодежной модой мне не хотелось. Как-то вдруг я поняла, что уже не отношусь к их легкомысленной гвардии.
Рядом нетерпеливо прыгал на месте Коленька и хныкал. Юра только что спустил его с плеч, откуда .мальчик обозревал происходящее. Вика быстро потянула Юру за рукав, торопя назад, к машине. Видимо, наше присутствие было ей в тягость, и парад не радовал ее. Юра хмуро потащился за своей подругой. Мы с Колей чуть приотстали: мальчик глазел на парашютистов, белыми облаками парящих над Невой. Они плавно приземлялись на пляже у Петропавловского собора и исчезали из поля зрения. Я тем временем закурила сигарету и шла, наслаждаясь беззаботной атмосферой праздника.
Вдруг среди веселой молодой публики я увидела дряхлого тощего старика в потертой форме морского офицера. Он двигался нам навстречу, чуть прихрамывая. Морской кортик, висящий на позолоченном ремне, ударялся о костлявое бедро старика в такт его шагам. В руке моряк держал пару белых перчаток. Старик, казалось, сошел с корабля времен петровского флота. Белая как лунь борода спускалась на его мундир, увешанный орденами и медалями. Я остановилась, беззастенчиво любуясь ветераном. Он остановился тоже и обратил взор на сигарету, которую я мяла в пальцах:
— Будьте добры, девушка, дайте мне, пожалуйста, это…
Я решила, что благородный ветеран беден (время сейчас такое — много несправедливости в жизни) и просит у меня закурить. Я торопливо достала из сумочки и протянула ему только что начатую пачку «Космоса». Он покачал головой и взял лишь ту сигарету, что дымилась у меня в руке.
— Очень некрасиво, когда юная леди курит на улице, — хриплым голосом сказал он. Сделав несколько шагов к парапету Невы, старик бросил сигарету в воду.
