слов мичмана стало ясно, что использовал он местный флотский лексикон.
— Здесь находится столовая и камбуз. Сейчас все идем туда.
Мы вошли в столовую, где матросы в белых полотняных робах уже накрывали для нас длинный стол, застеленный голубой клеенкой. Рядом стояли крепкие стулья на железных ножках. Нам поставили кастрюли с рассольником, в тарелки суп мы разливали сами. Потом принесли плов с маленькими кусочками свиной тушенки. И наконец, на подносах компот из сухофруктов. Число стаканов было точно выверено по количеству едоков.
Почти все мальчишки отставили стаканы с компотом нетронутыми. Но Юрка, сидящий рядом со мной, выхлебал три стакана, как ни в чем не бывало. Я вопросительно посмотрела на него. В чем дело? Может, мне тоже не следует пить компот?
Юрка рассмеялся:
— Тебе ничего не грозит. Но наши ребятки боятся пить компот из матросского котла. Прослышали, что в него подсыпают усмиритель мужской энергии, чтобы матросы не отвлекались от несения боевой службы.
— А ты что же, не боишься?
— А я не боюсь, Катюша. Ведь ты со мной рядом. Твоя заводная сила любой порошок перебьет.
— Да брось, Юрка, я тебя заводить не собираюсь.
Дай хоть месяц отдохнуть.
— Что ж. Если ты решила от меня отдохнуть, компотик тем более будет полезен. — Юра придвинул четвертый стакан и залпом его выпил.
Однако большинство ребят, съев второе, встали из-за стола и направились в другой зал, где была буфетная стойка для офицеров части. Там офицеры и все желающие могли заказать себе блюда по желанию, а также выпить чашечку кофе и крепкого чая.
Спиртного в буфете не было.
После обеда нас развели по квартирам. Всех девчонок (нас было пятеро в группе) поселили в одну комнату общежития. Два десятка парней разместили в казарме, в общей комнате.
Все это время, и в столовой, и во время наших переходов от здания к зданию, я настороженно прислушивалась: не прозвучит ли где фамилия Островский. По территории по одному-двое проходили офицеры в кремовых рубашках и черных галстуках, все похожие друг на друга. У каждого на голове, несмотря на теплый день, была белая фуражка или темная пилотка. В углу двора копали какую-то траншею матросы в синих робах. У них головы были не покрыты, но стриженные наголо люди тоже казались одинаковыми. День приезда оказался сумбурным и не приблизил меня к моей цели. Мы знакомились с распорядком, принимали душ, получали на вещевом складе постельное белье и обмундирование. Нам выдали тельняшки и матросские форменки — свободные темно-синие блузы из крепкого полотна.
Собственно практика началась со следующего дня. Утром, у здания клуба, нас собрал мичман Задорожный и начал, как он сказал, развод по позициям. Он повел нас в сторону от моря. Мы шли по заросшей травой железнодорожной колее. День был такой же ясный, как и вчера. Но утренняя прохлада заставила нас надеть выданные нам накануне форменки, хотя обязанность носить форму на студентов не распространялась. В треугольном разрезе на груди у многих виднелись тельняшки, в том числе и у меня. Хотя выданная нам форма была б/у (бывшая в употреблении), мы чувствовали себя в ней нарядно одетыми. Девчонки щеголяли матросской формой с особым изяществом.
Место было безлюдное. Вовсю заливались птицы.
То и дело под ногами попадались большие черные жуки. Все они ползли поперек колеи, по шпалам.
Когда кошка перебегает дорогу, понятно — быть неприятностям. А если жук? Я почти забыла о цели своего приезда и вся отдалась созерцанию природы.
Я — горожанка, в сельской местности бываю редко. Родни в деревне нет, на туристическую путевку или на юг дикарями поехать — денег не собрать.
Так мы с Юркой и кантовались все каникулы в городе. Единственная отрада многим — в трехдневный поход по Карельскому перешейку пойти.
На всем протяжении пути я не видела брошенных бутылок, пакетов, консервных банок. Всего того, что постоянно попадалось нам в наших походах. Мне впервые пришла в голову мысль, что мы в походе тоже оставляли после себя мусор. Но обычно я вместе со всеми возмущалась, когда мы не могли найти чистого места для нашей палатки. Лес, окружающий меня сейчас, был необыкновенно чистым, потому что здесь была запретная зона и сюда не заходили случайные люди. На откосе нагло мозолили нам глаза маслята и волнушки. Но собирать их было не с руки: в общежитие мы вернемся только к вечеру.
Лес внезапно закончился. Перед нами открылся широкий луг, на одной стороне которого возвышался красивый, зеленовато-фиолетовый холм почти правильной формы. Когда мы подошли ближе, я поняла, что фиолетовый окрас ему придали заросли иван-чая, полностью покрывающие его склоны.
Я восторженно дернула Тишку за рукав: смотри, какая красота. Но Тишка, как обычно, была молчалива, отчего и мне частенько приходилось разговаривать самой с собой. Наша группа караваном тянулась по шпалам. И мы, пятеро девчонок, замыкали шествие. Голова каравана, ведомого Задорожным, уже вплотную приблизилась к холму. Скоро подошли и мы, сбились в одну кучу. Оказалось, что в травянистом склоне холма были устроены железные ворота, задернутые пестро-зеленой маскировочной сеткой. В недрах холма размещался арсенал.
Вот так нетронутая природа!
Задорожный пояснил, что здесь находится хранилище торпед, и сейчас мы, опять предъявив часовому паспорта, по списку войдем внутрь.
Внутри красивой горы было жутковато. Пространство, похожее на туннель, освещалось тусклыми лампочками у потолка. Вдоль стен тянулись трехъярусные ряды стеллажей. В них, как на нарах, лежали длинные, отливающие холодным серебром торпеды. Я инстинктивно прижалась к Юрке, который был теперь рядом со мной.
— Не трусь, Петруша, — снисходительно сказал он, употребив мое прозвище, что делал не часто — только тогда, когда хотел подчеркнуть шутливый тон разговора. — Эти торпеды без взрывателей.
Они отдельно хранятся. Так что ничего опасного здесь нет.
Минутой позже об этом сообщил и мичман.
Мы прошествовали вдоль всего хранилища (оно было длиной метров сто) и вошли в полукруглую комнату, похожую на обычную кладовую. Здесь на металлических полках лежали какие-то патрубки, цилиндры и прочие железные штуки, которые мы все эти годы вычерчивали в техникуме. В середине помещения на просторном столе стопкой возвышались толстенные истрепанные альбомы — видимо, с документацией. Их листала молодая женщина в форме.
— Здесь у нас командует старшина Светлана Колокольцева, — представил хозяйку кладовой мичман.
Еще на территории части я заметила нескольких женщин-служащих. Вчера мичман Задорожный пояснил, что это девушки-контрактницы из разных краев Союза. В береговой службе они составляли едва ли не треть личного состава.
Светлана была русоволосой девушкой лет двадцати семи. Короткие пряди ее волос были зачесаны за уши и убраны под кокетливо сдвинутую набок пилотку. Военная форма — темная юбка, китель и черный галстук у ворота кремовой рубашки — придавала ей строгий, даже суровый вид. Старшина Колокольцева была неулыбчива и смотрела на нас настороженно.
— Колокольцева, привел тебе помощников. Отбирай людей, — отчеканил мичман.
Светлана хмуро окинула нас взглядом и уставилась на меня. Я резво выхватила из кармана вельветовых джинсов пачку сигарет и сунула цигарку в зубы. Затем прищурилась и, посасывая сигаретку, сделала вид, что достаю зажигалку. Оставаться в этом мрачном месте, да еще с такой мымрой, желания не было.
— Здесь курить запрещено! — почти взвизгнула старшина Колокольцева, опешив от моей наглости.
