— М-м… да. По правде говоря, да. Мой рассказ как раз продвигается к…
— И ваша тетушка еще пыталась убедить меня, что вы не сумасшедший!
— Но я же нормальный. Совершенно нормальный! Если вы позволите мне объясни…
— Не позволю!
— Все началось с того…
— Замолчите!!!
— О, всегда к вашим услугам.
Сэр Родерик сделал пару глубоких вдохов через нос. По-моему, это называется методом глубокого дыхания.
— Моя кровать превратилась в сплошную лужу!
— Так вот, началось все…
— Да замолчите же! — похоже, его мутило. — Вы, идиот несчастный, — сказал он, одолев приступ тошноты, — скажите мне, будьте любезны, где находится ваша комната?
— Этажом выше. Комната башенных часов.
— Благодарю вас. Я ее найду.
— А?
Он прицелился в меня бровью.
— Я намерен, — сказал он, — провести остаток ночи именно там. Ваша кровать, я надеюсь, пригодна для сна. Вы же можете располагаться здесь — со всеми возможными удобствами. На этом позвольте пожелать вам доброй ночи.
И превосходящие силы неприятеля ретировались с поля боя, оставшегося в моем полном распоряжении.
Мы, Вустеры, бывалые бойцы; к превратностям судьбы нам не привыкать. Но не стану грешить против истины, намекая, что открывавшиеся перспективы приводили меня в восторг. С первого взгляда на кровать было понятно, что для использования по прямому назначению она не пригодна. Для аквариумной рыбки — может быть, но не для Бертрама. Осмотревшись, я решил разбить бивуак в кресле. Притащил пару подушек с кровати, обернул колени каминным ковриком и принялся считать овец.
Но толку от этого было мало. Старый сухофрукт так кипятился, что отбил у меня всякую охоту ко сну. Заодно с дремотой наплывали тягостные мысли о черном вероломстве Дживса. В придачу становилось все холоднее и холоднее. Я уже смирился с мыслью, что не усну до конца своих дней, как вдруг над самым ухом прозвучало: «Доброе утро, сэр»; я вздрогнул всем телом и сел.
Готов поклясться, что ни на минуту не сомкнул глаз — но похоже, они все-таки сомкнулись. Потому что шторы были отдернуты, в окна лился свет, а рядом со мной высился Дживс с чашкой чая на подносе.
— Счастливого Рождества, сэр!
Я потянулся немощной рукой за животворным напитком, сделал пару глотков и немного пришел в себя. Руки и ноги нещадно ныли, шея и то, что выше, налились свинцом, но мыслить с определенной долей ясности я уже мог. Я навел на Дживса каменный взгляд и приготовился задать ему взбучку.
— Полагаешь, счастливого? — холодно и размеренно начал я. — Позволю себе осведомиться, какое значение ты вкладываешь в это слово? Если ты надеешься, что оно будет счастливым для тебя — оставь надежды, Дживс.
И принял внутрь еще пол-унции чая.
— Хочу задать тебе один вопрос. Ты знал, что этой ночью здесь будет спать сэр Родерик Глоссоп — знал или нет?
— Да, сэр.
— Ты в этом признаешься?!
— Да, сэр.
— И ничего мне не сказал!
— Нет, сэр. Я подумал, что разумнее будет промолчать.
— Н-ну, Дживсс!..
— Если вы позволите мне объяснить, сэр…
— Объясняй!
— Вполне отдавая себе отчет, что молчание может привести к определенным неприятным последствиям…
— Ах, значит, ты отдавал отчет?!
— Да, сэр.
— Ты его правильно отдавал, — сказал я и отхлебнул еще чаю.
— Мне подумалось, сэр, что любое осложнение будет только к лучшему.
Я хотел было сказать ему пару бодрящих слов, но пока я их искал, Дживс двинулся дальше.
— С другой стороны, сэр, если я правильно понимаю ваши взгляды, то вам не следует вступать в излишне сердечные отношения с сэром Родериком и его семьей.
— О чем это ты толкуешь? Что это еще у меня за взгляды?
— На матримониальный союз с мисс Гонорией Глоссоп, сэр.
Тут меня тряхнуло чем-то вроде вольтовой дуги — и окружающий мир вывернулся наизнанку. Я понял, как несправедлив был к этому честному малому. Я думал, что он навлекает на меня неприятности — а он-то меня из них извлекал! Прямо как в детских книжках, когда путник с собакой идет темной ночью по бездорожью, и вдруг пес хватает его за штанину, а хозяин ему говорит: «В чем дело, Пират? Прочь, сэр!», — но псина вцепилась намертво, и он уже выходит из себя и сыплет проклятиями, — и тут из облаков выходит луна, и бедняга видит, что стоит на самом краю пропасти — еще шаг, и… ну ладно, вы уже все поняли. Одним словом, мне грозило нечто очень похожее.
Не понимаю, как можно настолько потерять бдительность, чтобы самому беспечно сунуть голову в разверстую пропасть?! Могу поклясться чем угодно — мне и в голову не приходило, что тетушка Агата замышляет обелить меня в глазах сэра Родерика, дабы вернуть заблудшую овцу в стадо (вы понимаете, о чем я говорю) и заключить в объятия Гонории.
— Боже мой, Дживс! — пробормотал я, побледнев как полотно.
— Именно так, сэр.
— Ты думаешь, мне угрожала опасность?
— Да, сэр. Более чем серьезная.
Тут меня посетила жуткая мысль.
— Послушай, Дживс! А вдруг сэр Родерик придет в себя и сообразит, что я метил в Таппи? Когда повсюду витает и реет дух Рождества, случаются штучки похлеще проколотой грелки — и на это принято смотреть со снисходительной улыбкой, отечески качая головой. Бурлит младая кровь, и всякое такое? Вдруг он поймет, что я вовсе не в него целил — и все наши труды пошли прахом!
— Нет, сэр. Я склонен думать, что нет. Эта психологическая реакция сэра Родерика была бы вполне возможна, не случись второго инцидента.
— Какого еще второго?..
— Прошлой ночью, когда сэр Родерик спал в вашей комнате, туда проник неизвестный, неким острым орудием проколол грелку и скрылся во тьме.
Я ничего не понял.
— Как это? Ты хочешь сказать, что я бродил во сне как сомнамбула?
— Нет, сэр. Это дело рук молодого мистера Глоссопа. Я встретил его утром, по дороге сюда, сэр. Он пребывал в приподнятом настроении и справлялся о ваших впечатлениях от ночного происшествия. Он не подозревает, что его жертвой оказался сэр Родерик.
— Какое странное совпадение, Дживс!
— Простите, сэр?
— Ну как же! Таппи придумал точно то же, что и я. Точнее, то же, что и мисс Уикэм. Согласись, это более чем странно. Просто поразительно, я бы сказал.
— Не вполне так, сэр. Я полагаю, он получил аналогичные инструкции от юной леди.
— От мисс Уикэм?
