А спустя столько лет он объявляется здесь и выгоняет меня из родного дома! В странном мире мы живем, мистер Кеггс.
– Золотые слова!
– Ладно, теперь ничего не поделаешь, – сказала Джейн. – Ой, а это кто?
– Мисс?
Джейн стояла перед столиком.
– Вот: «С любовью, Элейн». Она ведь сегодня появилась?
– Точнее, мисс, я получил ее вчера.
– Кто это?
– Моя племянница Эмма, мисс.
– Тут написано Элейн.
– Ее сценический псевдоним – Элейн Донн.
– Она актриса? Неудивительно, с таким-то лицом. Красавица!
– Да, многие восхищаются.
– Эмма Кеггс?
– Билсон, мисс. Ее мать, моя сестра Флосси, замужем за Уилберфорсом Билсоном.
Джейн притихла, ошеломленная вестью, что у сверхчеловека есть сестра по имени Флосси. Интересно, как же она его называет – неужели Гас? В это время снаружи послышались тяжелые шаги.
– Дядя Джордж изволили выйти, – сказала Джейн. – Надо пойти, приготовить ему завтрак.
Пухлое лицо Кеггса омрачила тень. Бывший дворецкий поневоле смирился, что обедневший лорд Аффенхем из экономии живет в пригороде, но душа его содрогалась, когда племянница его милости пачкала руки готовкой. Огастес Кеггс хоть и провел значительную часть жизни в Америке, сохранил глубокое почтение к родной аристократии.
– Мне очень неприятно, что вам приходится стряпать, мисс.
– Должен же кто-то, раз ваша миссис Браун больна. И не говорите, что у меня плохо получается.
– Вы стряпаете прекрасно, мисс.
– Дома набила руку. У нас вечно не было кухарки.
Кеггс ностальгически вздохнул.
– Когда я был дворецким в Шипли-холл, у его милости насчитывалось десять человек прислуги.
– А взгляните на него сейчас! Трудные времена настали. Година испытаний.
– Золотые слова.
– А все-таки мы уютно здесь устроились. Вот уж повезло, прибиться в такую тихую гавань! После Шипли это – лучшее место на свете. Здесь почти как в деревне. Только бы денег чуть побольше…
– Подождите, мисс, его милость продаст картины…
– А, вы уже слышали?
– Милорд сообщил мне вчера вечером, когда мы шли из «Зеленого Льва». Он надеется таким способом восстановить семейный достаток.
– Надеяться не вредно, – сказала Джейн и пошла жарить яичницу.
После ее ухода Кеггс некоторое время пребывал в глубокой задумчивости, потом подошел к столу, вынул из ящика кожаный блокнот, раскрыл на списке имен и поставил возле одного галочку. То был Джеймс Барр Брустер (единственный сын покойного Джона Уолдо Брустера), который вчера сочетался браком с Сибиллой, дочерью полковника и миссис Р.Г.Фоншо-Чодвик из Падубов, Челтнем.
Только два имени в списке остались без галочки.
Кеггс подошел к телефону. Ему не нужно было звонить в справочную и узнавать номер, навсегда запечатлевшийся в его памяти.
– Шипли-холл, – сказал сочный мужской голос. – Резиденция мистера Роско Бэньяна.
– Доброе утро. Могу я поговорить с мистером Бэньяном? Это мистер Кеггс, бывший дворецкий его отца.
Голос из Шипли потеплел. Бездна говорила с бездной[5], дворецкий – с дворецким.
– Мистер Бэньян сейчас в Лондоне. Уехал вчера в гости. Хотите поговорить с мистером Байлиссом?
– Нет, спасибо, я по личному вопросу. Вы о мистере Мортимере Байлиссе?
– Да.
– Он в Англии?
– Уже с неделю. Вредный старикан, скажу я вам.
Кеггс не стал обсуждать хозяйского гостя. У него были свои правила.
– Что ж, – сказал он не без холодной вежливости, – когда мистер Бэньян вернется?
– Обещал утром.
– Если я заеду часов в одиннадцать?
– Думаю, застанете.
– Спасибо, мистер…
– Скидмор.
– Спасибо, мистер Скидмор, – сказал Кеггс и повесил трубку.
3
В тени раскидистого садового дерева лорд Аффенхем, умытый, побритый и облаченный в утренний наряд сидел за столиком и ждал, когда вороны прилетят его напитать[6]. Рядом с ним на траве лежал красавец-бульдог и дремал, готовый пробудиться при первых признаках завтрака. Когда лорд Аффенхем кушал на свежем воздухе, псу обыкновенно перепадал жирный кусок.
Природа не поскупилась[7] на Джорджа, шестого виконта Аффенхемского. Похоже, она собирались слепить двух виконтов, потом заторопилась и решила пустить весь материал на одного. Формой он напоминал грушу – узкий в плечах, он постепенно расширялся к паре непомерных ботинок, больше похожих на скрипичные футляры. Над просторами обширного тела высилась большая яйцевидная голова, голая маковка выступала из чахлой седой поросли, наводя на мысль о скалистой горной вершине. Верхняя губа была прямая и длинная, подбородок – острый. Два немигающих голубых глаза со странной сосредоточенностью смотрели из-под нависших бровей. Казалось, их владелец постоянно размышляет, и догадка эта не обманывала. Подобно Белому Рыцарю, он частенько не слышал обращенных к нему слов, ибо раздумывал, как же питаться манной кашей, чтоб ежемесячно полнеть и становиться краше.
– Вот, – сказала Джейн, подходя с полным подносом. – Горячая яичница, кофе, тосты, масло, мармелад, «Таймс» и сухарики для зверя. О чем задумался, милый?
– Эхм?
– Я слышала скрежет и догадалась, что это работают твои мозги. Надеюсь, я не прервала ход космических мыслей?
– Эхм?
Джейн вздохнула. Разговоры с главой семьи частенько выводили близких из себя из-за его раздражающей привычки впадать в транс. Он так погружался в предмет, что, казалось, извлечь его можно лишь с помощью спиритического сеанса. Однако Джейн нашлась: взяла кофейную чашку и крепко прижала к его руке. Созерцатель сразу очнулся и возмущенно завопил:
– Эй! Ты что?! Лопни кочерыжка, да этот кофе горячее плиты!
– Я пыталась тебя разбудить. О чем ты размышлял?
– Эхм? Размышлял? А, ты спрашиваешь, о чем я размышлял! Если хочешь знать, я размышлял о Кеггсе, и пришел к выводу, что Кеггс – загадочная, темная личность.
– В каком смысле?
