Намекнул мне палач.Хорошо, я учту.Подбодрил меня он,Правда, сам загрустил —Помнят тех, кто казнен,А не тех, кто казнил.Развлек меня про гильотину анекдотом,Назвав ее карикатурой на топор:«Как много миру дал голов французский двор!..»И посочувствовал наивным гугенотам.Жалел о том, что кол в России упразднен,Был оживлен и сыпал датами привычно,Он знал доподлинно — кто, где и как казнен,И горевал о тех, над кем работал лично.'Раньше, — он говорил, —Я дровишки рубил,Я и стриг, я и брил,И с ружьишком ходил.Тратил пыл в пустотуИ губил свой талант,А на этом постуПовернулось на лад'.Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,Рубил — должно быть, для наглядности, — рукой.А в то же время знать не знал, кто он такой, —Невелико образованье палачево.Парок над чаем тонкой змейкой извивался,Он дул на воду, грея руки о стекло.Об инквизиции с почтеньем отозвалсяИ об опричниках — особенно тепло.Мы гоняли чаи —Вдруг палач зарыдал —Дескать, жертвы моиВсе идут на скандал.'Ах, вы тяжкие дни,Палачева стерня.Ну за что же ониНенавидят меня?'Он мне поведал назначенье инструментов.Все так не страшно — и палач как добрый врач.'Но на работе до поры все это прячь,Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.Бывает, только его в чувство приведешь, —Водой окатишь и поставишь Оффенбаха, —А он примерится, когда ты подойдешь,Возьмет и плюнет — и испорчена рубаха'.Накричали речейМы за клан палачей.Мы за всех палачейПили чай — чай ничей.Я совсем обалдел,Чуть не лопнул, крича.Я орал: 'Кто посмелОбижать палача!..'Смежила веки мне предсмертная усталость.Уже светало, наше время истекло.Но мне хотя бы перед смертью повезло —Такую ночь провел, не каждому досталось!Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,Согнал назойливую муху мне с плеча…Как жаль, недолго мне хранить воспоминаньеИ образ доброго чудного палача.
