лучей прожектора лежал на затворах автоматов охранников, одинаково безликих и молчаливых.
Каштанка опять шмыгнул разбитым носом, как можно любезней поинтересовался у того, кто назвал его «говном в кандалах»:
– Гражданин начальник, место не шибко знакомое. Что это за командировка?
– Повылазило, не видишь – Крученый! Ты ж тута ужо блатовал тем годом. Ну и память! Дрочишь, поди, часто?
– Все по распорядку, гражданин начальник. А верх чей на Крученом?
Гражданин начальник расплылся в довольной улыбке, в этот момент с вахты крикнули:
– Прекратить разговоры! Дежурный, принять двоих по спецнаряду.
Ветер ударил снежным зарядом в провода, они загудели голосом затухающего колокола.
– Шагом марш!
…В помещении вахты было жарко. Солдаты спали вокруг круглой печи на лавках. Один из них, с курносым веснушчатым носом, вскочил при появлении зэков, уставился непонимающим взглядом.
– Вы чо гремите? Вы чо шум поднимаете?! – с трудом проговорил он заспанным голосом, взглянув на кандалы, смачно потянулся. – Козырные, видать, изловились. Все равно не гремите. Поспать дайте…
Калачиком улегся на лавку, поджав под себя ноги.
Тотчас заснул здоровым, молодым сном.
Упоров едва подавил в себе желание подойти к печке, прижаться спиной к ее нагретым кирпичам, вбирая живительное тепло измученным телом. Он смотрел и искренне завидовал беззаботному сну солдата: в такие сны приходят загорелые девки, их можно любить открыто, как любят только в сытых снах, да еще где-нибудь в далекой деревне без сельсовета…
Из боковой комнаты вышел коренастый лейтенант в небрежно накинутой на плечи шипели. Глубокие залысины придавали его совсем юному лицу выражение взрослой озабоченности, отчего лейтенант был похож на играющего в шахматы малолетнего вундеркинда.
Дежурный остановился перед кандальниками, начал покачиваться с пятки на носок.
– Душевно с вами побеседовали, Опенкин, – произнес он насмешливо, но без улыбки. – Свои или…
– Ваши, гражданин начальник. Почерк не узнаете?
– Значит, заработал!
И уж забыв о побитом воре, уставился на второго заключенного, слишком спокойного, чтобы лейтенант мог в это поверить.
– У вас, Упоров, было время подумать о своей судьбе. Советую не примыкать ни к каким группировкам, особенно к тем, к которой принадлежит этот тип…
Телефон за дверью прервал это нудное наставление.
Короткий сигнал перешел в дребезжащий металлический хохот.
– Снимите кандалы, – лейтенант говорил уже с порога боковой комнаты. – Обоих – в карантинный барак.
Он пробыл в комнате не более минуты и снова появился на пороге, но без шинели.
– Старшина Мякшин! В шестом бараке – труп. Убийцу – в карцер!
– Взвод! – рявкнул пожилой старшина, застегивая широкий офицерский ремень. – В ружье!
Солдаты загрохотали сапогами и, разобрав оружие, выбежали на улицу.
Носатый конвоир терпеливо дождался их ухода и, подавив зевок, скомандовал зэкам:
– Руки – за спину!
Снял кандалы, положил их в рюкзак и кивнул в сторону двери с короткой табличкой: «Стой! Предъяви пропуск!»
…Рассвет уже подбил соболиную шубу ночи голубым песцом молодого утра. Стало проглядней, и фигуры часовых на вышках обозначились застывшими куклами. Звездный свет пошел на убыль, растворяясь в робком рождении дня, звезды посерели какой-то чахоточной серостью, смотреть на небо стало неинтересно.
Вадим вспомнил свое последнее утро во Владивостоке с такими же серыми звездами на небе. Он возвращался на корабль по утренним улицам вместе со старым официантом ресторана «Золотой Рог», и тот устало кивал на копошившихся в подворотнях дворников:
– Вдивляюсь! Нет, это меня просто поражает!
Раньше каждый дворник мечтал найти золотой червонец, который потерял пьяный купец. Интересно, что ищет советский дворник?
Ему объяснили в кабинете следователя – и про дворников и про многое другое, о чем он шутливо спрашивал у своих клиентов.
Взволнованный старик попросил воды, ему дали в лоб, и задавать вопросы стало некому…
«Дед мог обслужить в долг, – думал заключенный, шагая по мерзлой дорожке. – Если бы такой нашелся среди чекистов и дал тебе в долг немного свободы… Недельку! Нет, маловато. Хотя бы месяц, и можно досиживать. Дурак! Ты еще сидеть не начал!»
От внутренних переживаний он даже не почувствовал, как его обыскали у входа в карантинный барак.
Двери барака открылись после двух длинных звонков и удара по рельсу. На пороге возник высокий простуженный старшина, кашлянув в кулак, спросил с раздражением в хриплом голосе:
– Кого еще тут черти принесли?
– Двух прими, Кокошкин. По спецнаряду прикатили.
– Масти какой?
– Один из воров, Каштанка это. Другой – политический из замка.
– Шмонали?
– Да. Оттуда чо привезешь?
– Есть ловкачи… Из замка? – бубнит Кокошкин. – По запарке небось залетел. Оттуда добры-то не возвращаются.
– Залетел, как положено, гражданин начальник, – не утерпел задетый небрежным тоном старшины Каштанка.
– А ты вообще глохни! Не то под раздачу попадешь!
«Не стоило с ним заводиться», – подумал Упоров, наблюдая за тем, как старшина поднимает задвижку и смотрит в камеру. После этого повернул в замке ключ, отбросил со звоном засов.
– Входите, членоплеты!
Они вошли и остановились в шаге от порога. За спиной лязгнул засов.
…Камера встретила новичков выразительной, настороженной тишиной. Но тишина была нетерпеливой, а потому скоро кончилась, и Каштанка, чуть ерничая, проговорил:
– Приветствую уважаемых каторжан!
Ему не ответили. Тогда он повернулся к Упорову и сказал:
– Нс обижайтесь: народ устал на трудовой вахте!
Вадим пожал плечами, продолжая осматриваться.
Камера была опоясана двухъярусными нарами, сколоченными из толстого листвяка. Посредине стол, привинченный к заплеванному полу массивными болтами.
Справа от двери параша, на ней старый узбек, сохранявший вид почтенного аксакала.
Пахло человеческим потом, прелой кожей, еще чем-то всегда тюремным, наверное, потным страхом.
Вадим остановил взгляд на задумчивом узбеке, и тот сразу начал тужиться, имитируя запор.
Каштанка неожиданно психанул:
– Да что это за кодляк, в котором нет места приличным людям?! Или вам глаза не служат?!
В левом углу на верхних нарах, где двое играли в карты, закрутили головами. Не принимавший участия в игре громадный зэк с наколотой на щеке бабочкой потребовал с угрозой:
– Кажи масть, гости!
Тут же с нижних нар соскочил шустрый, похожий на зачумившуюся обезьянку кавказец и, пощупав
