началось…», — попытался выловить его кусочки из какао, но в принципе не сильно расстроился.
И все-таки я обдумывал новость целый день и вечером расставил все точки над «i»: квартплату делим на всех, магазины, готовка и уборка -по графику. «Кстати, девочки, обратите внимание — на дверце холодильника висит календарь, размеченный по неделям: дежурства Фанни — розовым маркером, Мириам — синим, мои — желтым… И уж будьте добры, предупреждайте заранее, если собираетесь ужинать не дома или, наоборот, приглашаете гостей. Кстати, о гостях: если кто-то из вас приводит мужчину, с которым собирается переспать, то относительно спальни договаривайтесь между собой…»
— Эй, да ладно тебе… не возбуждайся… — ответила Мириам.
— И правда… — поддержала ее сестра.
— А как насчет тебя? Уж будь так любезен — захочешь встретиться здесь с подружкой, предупреждай! Чтобы мы успели убрать с виду наши чулки в резиночку и презервативы…
И они захихикали, как две дурочки. Беда с ними, да и только.
Впрочем, получалось у нас неплохо. Признаюсь — я не очень-то верил в успех предприятия, но ошибся… Если женщины чего-то хотят, все, как правило, получается. Без проблем.
Сейчас я понимаю, как важен оказался для Фанни переезд к нам Мириам.
Она — полная противоположность своей сестры, она романтичная и верная. А еще — чувствительная.
Фанни всегда влюбляется в мужиков, для нее недоступных, которые живут где-нибудь у черта на рогах. С тех пор как ей исполнилось пятнадцать, Фанни по утрам караулит почту и вздрагивает от каждого телефонного звонка.
Это не жизнь.
Был у Фанни Фабрис, живший в Лилле (а она — в Тюлле!). Он засыпал ее страстными письмами, в которых только и писал что о себе любимом! Четыре года неудовлетворенной юношеской любви.
Потом был Поль — он уехал в Буркина-Фасо работать «врачом без границ». Благодаря Полю Фанни выбрала себе профессию, возненавидела почту -за ее медлительность — и выплакала все слезы… То были пять лет весьма экзотической неудовлетворенной любви.
То, что происходит в жизни Фанни сейчас — это полный «абзац»: по обрывкам ночных бесед моих сестер, которые мне удалось уловить, и по некоторым намекам, сделанным за столом, я понял, что Фанни влюблена в одного женатого врача.
Я слышал, как Мириам спросила Фанни, чистя в ванной зубы:
— У него ешть дети?
Думаю, моя младшая сестра в этот момент сидела на крышке унитаза.
— Нет.
— Так лушше, потому што… (тут Мириам сплюнула)… дети — это слишком хлопотно, понимаешь. Во всяком случае, я не смогла бы.
Фанни ничего не ответила, но я уверен — в этот момент она покусывала кончики своих волос, разглядывая коврик на полу или пальцы ног.
— Можно подумать, ты их специально выискиваешь…
— …
— Ты уже достала нас своими нелепыми мужиками. К тому же все врачи — зануды. Скоро он станет играть в гольф и будет безвылазно торчать на конгрессах где-нибудь то в Марракеше, то еще где, а ты вечно будешь сидеть одна…
— …
— И учти, я нарисовала тебе сейчас твое гипотетическое будущее… но это на тот случай, если у вас все получится, а кто нам гарантирует, что так и будет?… Ведь та, другая, свой кусок добровольно не отдаст, не расстанется с марокканским загаром — ей же надо, чтобы жену дантиста из «Ротари» перекашивало от зависти.
Фанни, должно быть, улыбается — это слышно по ее голосу. Она бормочет в ответ:
— Наверное, ты права…
— Конечно, я права!
Шесть месяцев преступной несчастной любви. (Возможно.)
— Пойдем со мной в Галерею Делоне в субботу вечером — я знакома с устроителем вернисажа, там будет весело. И потом, я уверена — там будет Марк… Мне просто необходимо вас познакомить! Вот увидишь, он классный мужик! А какая у него задница!
— Фффу, какой вздор… А что за выставка?
— Не помню. Передай, пжста, полотенце!
Мириам часто вносила разнообразие в нашу повседневную жизнь, покупая хорошее вино и всякие вкусности у Фошона. А еще она придумала себе новое занятие: перелопатив и «переварив» кучу книг и журналов о принцессе Диане (невозможно было пройти по гостиной, не наступив на усопшую!), она мастерски научилась ее изображать. По уик-эндам она устраивалась с этюдником на мосту Альма и рисовала безутешных поклонниц Дианы со всех концов света рядом с их кумиром.
За умопомрачительную сумму денег («глупость всегда дорогого стоит») какая-нибудь японская туристка могла попросить мою сестру изобразить ее рядом с улыбающейся леди Ди (на школьном празднике принца Гарри), с плачущей леди Ди (навещающей больных спидом в Белфасте), с сочувствующей леди Ди (в палате умирающих от спида в Ливерпуле) и даже рука об руку с нахмурившейся леди Ди (на праздновании пятидесятилетия открытия Второго фронта).
Что ж, снимаю шляпу и иду открывать вино.
Да, все у нас было хорошо. Мы с Фанни не сказать чтобы стали больше разговаривать, но смеялись чаще. Мириам не утихомиривалась, но она много рисовала. Для моих сестер я был идеальным мужчиной, но не таким, за какого они хотели бы выйти замуж.
Я не переживал по этому поводу — только пожимал плечами, следя за пирогом в духовке!
Итак, возмутителем нашего спокойствия стал комплект женского шелкового белья.
Прощайте, посиделки на диванчике в гостиной, когда я, умиленно вздыхая, молча смотрел на своих сестер. Не будет больше коктейлей, приготовленных Фанни по ее фирменному рецепту «Врачи на дежурстве», от которых кишки завязываются бантиком, а в памяти всплывают почему-то самые грязные анекдоты. Покончено с перебранками:
— Да вспомни же, черт бы тебя побрал! Это важно! Лилиан или Тристан???
— Откуда я знаю! У твоего парня проблемы с дикцией.
— Быть того не может! Ты что, нарочно, да? Напрягись и вспомни, давай!
—
И Мириам, хлопнув дверью, отправляется на кухню.
— Было бы очень мило с твоей стороны, если бы ты пощадила холодильник…
ХРЯСЬ.
— …и дала бы этому своему… адрес хорошего логопеда…
— Ах ты, чертяберигад!
— И сама сходи туда же, не помешает. ХРЯСЬ.
Не будет больше примирений за столом под моего знаменитого фирменного цыпленка («ну что?., неужели здесь, с нами, тебе не лучше, чем с твоим Лтфргазяном?»).
